Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

Лишь татуировки хохочущих черепов, сбегающие по его рукам, выдавали, что он опасен.

– Мы обнаружили его несколько дней назад, неподалеку отсюда, – произнес у меня за спиной Два-Одиноких-Старика, безо всякого интереса наблюдая за этим жалким подобием человека. – Его силы весьма устрашающи, как мне было сказано. Впрочем, подозреваю, даже скиталец становится куда меньшей угрозой, если его отравить.

Но, как видишь, некоторые трудности все же возникли. – Два-Одиноких-Старика кивнул на раны мужчины. – Когда все закончилось, он без промедления позаботился о том, чтобы этот человек больше не смог использовать свои силы.

– Кто? – спросила я.

Ощутила, как на меня устремился усталый взгляд вольнотворца.

– Джеро.

И тогда я заметила. Короткие, глубокие раны, каждый удар с хирургической точностью разрывал сухожилия. Дело рук того, кто знает свое ремесло, кто хочет, чтобы его жертва не могла сопротивляться.

Дело его рук.

Он постарался. Нашел человека из моего списка. Заставил его страдать.

– Мы намеревались раскрыть сие при… ну, полагаю, в нашем ремесле не бывает приятных обстоятельств. Тем не менее. – Вольнотворец склонил голову. – В благодарность за твою работу, а также в подтверждение, что Два-Одиноких-Старика не дает пустых обещаний.

Я моргнула, глянула в его сторону.

– А?

– Он твой. Плоть и все обыденные тайны, которые под ней скрываются. Поступай с ними как заблагорассудится.

Я посмотрела на вольнотворца, а потом тупо уставилась на Югола Предвестника.

Странная штука, держать в руках нити чьей-то жизни. Всегда думаешь, что знаешь наверняка, как поступишь, что скажешь. В твоей голове они не люди, они чудовища, скопления старых ран и плохих снов. А когда видишь их, как я видела изломанную оболочку на стене, ты вдруг осознаешь, что все заготовленные реплики почему-то не звучат.

Странная штука. Каждый раз по-разному.

Но лучше не становится никогда.

– Что-то не так? – спросил Два-Одиноких-Старика.

– Нет, – отозвалась я и не соврала.

Все так – это он мне и обещал, на это я и согласилась. И вместе с тем…

– Просто… где он все это время был?

– Прошу прощения?

– Что он делал? – спросила я. – У него…

Руду.

У лучших людей имена как занозы. Имена, что впиваются в тело и мозг и болят, когда ты о них думаешь. И о том, как бы причинить им боль в ответ. У Югола не такое. Но я думала вовсе не о нем.

– У него был напарник, – у меня перехватило дыхание чуть сильнее, чем хотелось бы. – Когда-то. – Я кашлянула, ощутила на языке привкус тухлятины. – У него… есть что-то еще? Что он делал? Он…

Он этого заслуживает?..

В горле встал ком. Так, что не просочиться голосу. Чем больше я думала, тем горше становился привкус во рту.

– Это имеет значение?

Я не могла ответить. По крайней мере так, как мне хотелось бы. Раздались шаги – Два-Одиноких-Старика приблизился.

– Возможно, у него был напарник. Возможно, у него была семья, – произнес он. – А возможно, и нет. Может, он убил больше людей, чем любой скиталец на этой земле. Или, может, он просто напивался вусмерть в переулке, пока Джеро его не обнаружил. Он по-прежнему Югол Предвестник, предатель Империума, член Заговора против Короны. – Вольнотворец остановился рядом, взглянул на меня. – Он по-прежнему в твоем списке.

– Да, но…

Какофония заклокотал в кобуре. Я чувствовала, как его жар просачивается в мое тело, как раскаленный докрасна палец обвился вокруг сердца и едва ощутимо сжал, предупреждая.

– Любопытная дилемма, не правда ли? – задумчиво проговорил Два-Одиноких-Старика, почти неслышно хмыкнув. – Его поступок сделал тебя такой, какая ты есть. Наш поступок создал тех, кто выполз из особняка Келтифана. Вероятно, однажды мы тоже очнемся на стене в подвале. Мы, может, будем этого заслуживать. А может, и не будем. Наше прошлое принадлежит кому-то еще.

Вольнотворец мягко взял мою руку, вложил что-то в ладонь и сомкнул мои пальцы.

– Его будущее принадлежит тебе.

Два-Одиноких-Старика одарил меня слабой улыбкой, а потом развернулся, вышел, шаркая, и закрыл за собой дверь. Я разжала пальцы, лишь когда стихло эхо его шагов.

Какой-то ключ. Не какой-то. К оковам Югола.

Я перевела на него взгляд.

Он смотрел на меня.

В какой-то момент Югол успел очнуться и теперь следил за мной с отчаяньем в глазах.

Интересно, слышал ли он наш разговор, различил сомнение, что, закравшись, звучало в моем голосе. Я надеялась прочитать в его глазах, что нет. Хотела увидеть в них ненависть, пылающий гнев, что ему не удастся отсюда выбраться, увидеть те мерцающие глаза, которые по-прежнему являлись мне во снах всякий раз, как я вспоминала ту ночь, тех людей, таких как он, как Дарриш.

Все, что я видела в его глазах – это человека, который не хотел умирать.

Выглядела ли я для него так же той ночью, когда Враки вырвал из меня магию, когда они отняли у меня небо? Гадал ли, чем я это заслужила? Имело ли это значение? Они все равно свершили задуманное. Он все равно даже не попытался помешать.

Мне не должно было быть так сложно. Я не должна была столько тянуть. Не должна гадать, кто он такой, не должна думать ни о чем, кроме того, что он в моем списке, а раз он в моем списке, то должен умереть.

Но…

Я потянулась приспустить кляп.

Может…

Боль обожгла руку, заставила пальцы скрючиться, словно сучковатые когти.

– НЕТ.

Голос Какофонии, жаром в ушах, в сердце, звоном по телу. Он прорвался в меня снова, злой, раскаленный язык огня.

– Вспомни его, – ощерился Какофония. – Вспомни, что он с тобой сделал.

– Но… – охнула я. – Что если…

– Не имеет значения. – Жар отступил, самую малость, замер где-то на грани почти теплоты. Почти нежности. – Он не имеет значения. Как и все, что он делает. Его судьба была предрешена той ночью. Он это знает – и знал с тех самых пор.

Я скрипнула зубами. Моя рука опустилась, замерла у пояса.

У меча.

И боль отступила еще на шаг.

– Кому бы он ни помогал, кому бы не помогал, – зашептал Какофония, – все это ради него самого и той вины, что он несет на плечах. И ни разу он не задумался о тебе, о том, что у тебя отнял, что они с тобой сотворили.

Югол распахнул глаза. Яростно замотал головой. Из-за кляпа донесся звук – крик? Мольба? Проклятие? Мог ли он слышать голос Какофонии?

Или издал тот звук потому, что я обнажила меч?

– Позволь ему жить, и его имя будет жить вечно. – Голос Какофонии стал чем-то внутри меня, пылающим ярко, но не горячо. Чем-то, что заставило меня поднять клинок. – Он будет пятном на лике справедливости, оскорблением тебя, всего. Убей его, и это твое имя будут шептать. Твое имя станет потрясать таких, как он, и держать чудовищ в тени.