Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

– Ясно.

– Если захочешь меня преследовать, ничего страшного. – Я отвернулась, держа ладонь на рукояти Какофонии. – Но кого бы ты за мной ни отправил, я верну его тебе по частям, так что…

– Я отлучусь на минутку?

Я стиснула рукоять револьвера, бросив через плечо хмурый взгляд. Даже не думала, что вмажу ему по морде уже за то, что он меня перебил, но черт, не буду ж я привередничать.

Когда я развернулась, Два-Одиноких-Старика успел наоборот отвернуться. Он отложил кисточку и краски, медленно встал во главе стола. Снял с ремня маленький мешочек, вынул свисток. Серебряный свисток, скрупулезно испещренный сигилами.

Прямо как тот, что был у Урды на Вороньем рынке.

Вольнотворец поднес его к губам, нерешительно, будто боялся. Собрался с духом, закрыл глаза, выдал единственную, коробящую ноту. А потом…

Явились они.

Люди.

Женщины. Мужчины. Дети. Бабули и папаши, тетушки и дядюшки. Повозки, запряженные крепкими рабочими птицами, непослушные дети, гоняющие собак по улицам. Смех. Пение. Споры. Плач.

Жизнь в миниатюрном Последнесвете.

Крошечные фантомы расцвели на улицах и в домах крохотного города вспышками света, и сотни призрачных жителей принялись за ежедневные дела. Их голоса слились в негромкий гул, рассказывая все те же истории, что и всегда, смеясь над теми же шутками, что и всегда, и никто ничуть не замечал ни свою призрачность, ни двух нависших над ними людей.

Но Последнесвет снова ожил. Заполнился людьми.

– Завораживает, не так ли? – тихо проговорил Два-Одиноких-Старика, словно боялся, что фантомные люди поднимут глаза и увидят нас. – Все это пробудила единственная нота. Я выстроил величайший город, какой только знал этот мир, и все же никак не могу разгадать, как им это удалось.

– Кому? – спросила я.

– Близнецам, – ответил вольнотворец. – Ирия и Урда. – Он провел пальцем по украшающим свисток сигилам. – Не заметила, случаем, еще тогда, на Вороньем рынке? Когда мастер дверей открывает портал, он его вытравливает, выверяет, чтобы портал уводил именно туда, куда нужно. Поэтому дверник не способен открыть портал туда, где еще не был. И тем не менее…

И тем не менее. Когда Урда дунул в свисток, Ирии там не было.

А портал все равно открылся.

– Подозреваю, дело в том, что они близнецы. Их связь, какой бы она ни была, выходит за пределы простой биологии и пронизывает их труды. И наоборот, кстати, обратила внимание? Как правило, чтобы сигилы ожили, необходимо присутствие чарографа. А эти сработали всего лишь по свисту. Силы близнецов действуют на расстоянии. Я мог бы разгадывать тайну их способностей всю жизнь.

Два-Одиноких-Старика поднял взгляд и улыбнулся.

– И все же попросил у них лишь эту небольшую услугу.

Нас окутала благоговейная тишина. Два-Одиноких-Старика молчал, наблюдая за своим воскрешенным народом. Губы вольнотворца растянулись в улыбке, безмятежной и полной печали. Он закрыл глаза, позволяя радостному гулу горожан его окутать.

Затем он полез в карман, вытащил лучинку…

И поджег весь город.

– Эй!!!

Я сама удивилась своему порыву потушить пламя, которое пронеслось по городу бушующей волной, поглощая крошечные домики, каналы, пожирая людей. Но они были всего лишь иллюзиями, не знающими ничего, кроме легенды, предписанной чарами. Они продолжали смеяться, окутанные огнем.

Я изумленно уставилась на вольнотворца.

– Ты на кой ляд это сделал?

– Напомнить себе, – тихо ответил тот, – почему я здесь.

– Но Последнесвет…

– Мертв, – закончил Два-Одиноких-Старика за меня. – Как и сие бледное подобие. Сколько бы раз я его ни возводил, как бы он ни разрастался, он никогда не будет в безопасности, пока его судьбу решает оружие и чары. Я не осознавал, сколь хрупко мое творение, – вольнотворец уставился на языки пламени, – пока не увидел, как оно горит.

Жизнь в Шраме тяжела. Уж я-то могу рассказать об этом получше многих. Мне не привыкать сражаться, убивать, выкарабкиваться с самого дна и уходить, оставляя позади больше крови, чем во мне было, когда я вошла.

Но ровно до этого момента, думаю, я просто не знала, что такое тяжело.

– Ты права.

Я подняла голову. Два-Одиноких-Старика стоял рядом и встретился усталым взглядом с моим.

– Было глупо с моей стороны не поведать тебе наши истинные планы, глупо обращаться с тобой как с инструментом, а не партнером, глупо думать, что цель оправдывает средства.

Я, конечно, не ожидала, что тот, кто построит и сожжет крошечный город, будет весь из себя рассыпаться в изысканных извинениях, но это было не важно. Извинения, оправдания, философские размышления – я слышала, как ими сыпал каждый бандит, и главарь, и солдат, который не хотел оказаться в той же яме, куда с радостью укладывал других.

Слова, которыми торгует человек, глядя на свои грехи – это его суть. Извинения – всего лишь оболочка из олова и дерева.

– Если по-прежнему желаешь уйти, я тебя не остановлю, – произнес Два-Одиноких-Старика. – Я не стану жаждать возмездия, больше не назову твоего имени. Все, что я прошу – одна услуга.

Я вскинула подбородок, слушая.

– Позволь кое-что тебе показать.

Я на краткий миг сощурилась, потом вздохнула. И кивнула. Вольнотворец выдавил кривую, тонкую, словно проволока, улыбку, толкнул дверь и повел меня за собой.

Народ Последнесвета позади нас продолжал смеяться и петь, пока огонь пожирал его без остатка.

Я помнила его лицо.

Когда мы вместе служили в армии, он был всего лишь очередным магом. Талантливый мастер мрака, способный плести галлюцинации силой мысли, но талантливых магов множество, а умение сеять страх не считалось таким уж особым искусством, чтобы запоминаться.

Когда мы оба присоединились к Враки Вратам и его заговору свергнуть Императрицу и вернуть Империум магам, которые его выстроили, он был всего лишь очередным приспешником. Всего лишь башкой, которая кивала на все, что говорил Враки, всего лишь ртом, что повторял ту полную недовольства трепотню, которую от него ждали.

И той ночью – ночью, когда они пронзили меня мечом, и вытянули из меня магию, и бросили меня истекать кровью на холодной земле – он был всего лишь очередным взглядом из темноты, наблюдающим, ничего не говорящим, ничего не делающим.

Как Джинду.

Как Дарриш.

Как все они.

Я помнила его лицо. Но имя?..

Его имя стало шрамом на моем теле.

Двадцать шестое в моем списке.

– Югол Предвестник.

Я знала, что это он. Однако в тусклом свете подвала я его едва узнала. Тощее тело, прикованное к стене, вообще слабо напоминало человеческое.

Голый, изможденный, тонкую, как бумага, кожу усыпали раны и разрывы. Голова – с лохматыми черными волосами, с острым, покрытым синяками лицом – свисала на грудь, рот был завязан тряпкой. Запястья болтались в цепях, вздернутые над головой. Пальцы превратились в фиолетовое месиво – чтобы, небось, не плел чары. В этом, правда, не было необходимости, ведь прикованный к стене человек едва дышал.