Тим Скоренко - Стекло [litres]

Он оделся и спустился в лобби. Портье был новый, утренний. Он поздоровался и спросил о Проводнике. Портье никого такого не видел, группу из тринадцати человек не заселял.

Толстый, плохо пахнущий возчик на таком же раздолбанном драндулете, какой достался ему в Русове, отвёз его на окраину города, к бетонному недострою, испещренному торчащими усами арматуры. Инструкция, куда идти, была подробной – солдатик очень боялся, что их засекут. Оно и понятно, нелегалов расстреливали на месте, а помогавших им солдат публично пытали и казнили перед скоплением народа. «Увидеть чужую смерть – сохранить свою жизнь», – гласил афористичный лозунг Лидера, тут и там мелькавшего на плакатах. На юге Лидер был никто и звать его было никак, здесь же он полтора десятка лет руководил пограничным государством и контролировал экспорт Стекла. Может, его и в живых-то нет, говорил по дороге возчик, может, помер давно от старости или от болезни какой, но мы-то не узнаем, мы как знали, мол, вот он, Лидер, так и будем это всегда знать, никуда не денемся. Поэтому Лидер был вечно молод – он смотрел с портретов и транспарантов, газетных передовиц и рекламных щитов, его усы топорщились, а взгляд оставался дерзок и умён, как и много лет назад.

Он вошёл в небольшую комнату, светлую – потолка не было, под ногами заскрипели стеклянные брызги. Повсюду были битые бутылки, сигаретные пачки, в углу вились мухи – там сдохло какое-то мелкое животное. Он осмотрелся. Не очень уютное место для встречи.

Не оборачивайся, сказал кто-то. Он послушался. Голос показался механическим, как из рации. Ты один? Нет, меня много. Не шути. Хорошо. Когда пойдём, спросил он, и невидимый солдатик ответил: завтра вечером, сегодня не моя смена. Что от меня нужно? В одиннадцать ровно ты должен быть у чёрного дома на сто шестнадцатой линии. Линии? Здесь улицы так называются. Ничего не записывай, только запомни: чёрный дом на сто шестнадцатой, он там один такой. Справа от него арка, идёшь в неё, за аркой дверь налево, двустворчатая. Открывается только правая створка, заходишь, и там я тебя жду. Хорошо. Запомнил? Да. Точно? Да. Не придёшь – всё отменяется, в другой раз не поведу. Хорошо.

И ещё: за тобой следят. Почему? Потому что ты приехал. А значит, хочешь перейти. За другим сюда не приезжают. Этот город живёт на переходе. Сделай вид, что собираешься перейти легально. Зайди в магистрат, подай заявление на переход, это снимет подозрения. Слежку ослабят. И сходи сегодня в бар или на танцы. В то же время, в которое завтра пойдёшь на встречу. Хорошо. Всё, уходи. Он развернулся и посмотрел туда, откуда раздавался голос – никого не было. Это просто радио, сказал голос, оно лежит наверху, дешёвая двухканальная рация. Меня тут нет. Хорошо, повторил он и пошёл прочь.

Как боится-то, думал он. В Хураане тоже хватало дури, но такого страха там не было. Потому что там не было власти. Ты убил, тебя убили, ты поджёг, тебя посадили, обычное око за око, полиция для вида ходит и пугает бомжей. В Хураане никто не боялся слова – за слово можно было огрести, за слово можно было подохнуть, но всё было открыто, ты сказал – тебе сказали, или ударили, или воткнули под рёбра нож. Это было жестоко, но честно. А здесь ты едешь к чёрту на рога, чтобы поговорить с рацией, и демонстративно подаёшь заявление на переход, чтобы с тебя сняли подозрение в контрабанде.

Он осознал, что зря отпустил возчика, потому что полагал, что разговор займёт больше времени. Вдалеке виднелись жилые кварталы, он поплёлся по раздолбанной промзоне к ним. Позади зажужжала машина, он оглянулся. Грузовик с кабиной, свинченной из переваренного кузова легковушки. Машина остановилась, он забрался внутрь. Водила спросил: тебе куда? В город. Куда в город? К магистрату. Высажу там неподалёку, сказал водила.

Магистрат напоминал бетонный куб, архитектура давно павших империй, не хватало только стилизованных орлов. Центральные двери были закрыты, вход для просителей откуда-то с заднего двора. Он прошёл мимо бесконечной очереди из мамаш с вопящими детьми, испитых мужиков, суровых бритых парней в камуфляже и протиснулся в дверь. Кто-то заворчал, но напрямую никто не возмутился. Внутри было душно и тесно, ничего было не понять, а помимо общего языка, тут и там всплывали слова местных наречий. Никакой навигации и пояснений не наблюдалось. Он потыкался туда и сюда, попытался протолкнуться к какому-либо из окон, на него накричал кто-то из очереди без начала и конца. Он почувствовал, что внутри закипает злоба, и ему стало страшно. Не за себя, а за этих людей, которые находились в естественной среде и не чувствовали опасности.

Неважно, подумал он, и выбрался из человеческого месива. Совсем неважно. Будут следить, не будут, я переберусь. Плевать.

Он примерно знал, где находится гостиница, и пошёл туда. Танцы? Бар вечером? Нет, туда он тоже не пойдёт. Он просидит всё время в отеле. Там грязно, там ползают тараканы и несёт гарью из шашлычной по соседству, но там можно побыть одному.

Он не понимал этот город. В Хураане, и в Джерре, и в Виффе он чувствовал себя как рыба в воде. Он знал, куда идти, даже если оказывался в новом для себя районе. Он знал, как обратиться к местному и что делать в случае проблем. Но главное – он мог предсказать последствия своих действий. Он знал, что, если он, защищая женщину, забьёт насмерть нескольких негодяев, ему ничего не будет. Просто Хан или ещё кто-нибудь, подобный Хану, погрозит пальцем и попросит впредь быть аккуратнее. Здесь же он чувствовал смутную тревогу. Нарисуешь на портрете Лидера очки – и за тобой охотится весь город, приказ – стрелять на поражение. Кто знает. И не у кого спросить. Если бы он не знал, что не способен бояться, он бы назвал это чувство страхом.

Он просидел в гостинице весь день, а потом весь следующий день. Выходил только в ближайшую лавку за едой. Еда здесь была паршивая, сушёная лапша и какие-то мясные суррогаты, но, скорее всего, он просто не знал, где взять хорошей. В Хураане иностранец с ходу тоже не сориентируется. Большую часть второго дня он спал. Впереди была трудная ночь.

Купить карту города оказалось невозможно. Он спросил у портье, как найти сто восемнадцатую линию, потому что предположил, что сто шестнадцатая где-то неподалёку, а выдавать пункт своего назначения не хотелось. Портье объяснил. Идти было около двадцати минут. Он вышел за час, добрался до сто восемнадцатой и ещё полчаса искал сто шестнадцатую, которая пряталась между сто тринадцатой и сто двадцать восьмой – понять логику расположения он так и не смог. Благо линии оказались коротенькими переулочками, а расстояния между ними были невелики. Правда, пришлось спросить у двоих прохожих. Это был риск.

На сто шестнадцатой было всего восемь домов, чёрный – один. Высокий, шестиэтажный, в Хураане таких почти не строили. Арка справа, дверь налево, двустворчатая. Оставалось ещё несколько минут, и он облокотился на стену. Послышались шаги. Из арки вышел мужчина, огляделся, но никого не заметил – он прятался в тени, уже темнело, плюс снаружи шумел ветер. Мужчина вышел на центр двора, стал осматриваться. Он подошёл к мужчине сзади – незаметно, крадучись, и, зажав ему рот, проткнул ножом горло. Мужчина захрипел, но быстро успокоился. Он оттащил тело в тень. Когда его найдут, он уже будет по ту сторону. Он не чувствовал дискомфорта, значит, мужчина заслужил смерть. За что – он не знал.