Менна Ван Прааг - Сестры Гримм [litres]

Скарлет накрывает чашку ладонью, и отражение луны исчезает. Ее рука нагревается, и она пытается вспомнить остальное. Затем поднимает чашку и отпивает кофе.

Беа просыпается. За ее письменным столом сидит мужчина. В свете лампы видно, что он очень высок, очень худ и очень стар.

Как ни странно, ей совсем не страшно.

– Кто вы такой?

Он улыбается.

– О, дорогуша, не говори мне, что ты не узнала собственного отца.

Беа уставилась на него. У нее такое чувство, словно он сидит здесь уже тысячу лет.

– Я понимаю, ты видела меня не вчера, но вряд ли я так уж постарел. – Своей морщинистой рукой он касается такой же щеки. – Не так ли?

Девушка садится на кровати и понимает, что этот мужчина из ее сна.

– Ведь это был не сон, наверняка ты уже поняла.

Беа оторопело кивает.

– Я очень рад видеть тебя вновь, Бьюти. Мне тебя не хватало.

Ее отец, видимо, ожидает, что Беа скажет, как и ей не хватало его, но она молчит. Он изучающе смотрит на нее. Она беспокойно ерзает под его взглядом. Если ее мама похожа на ястреба, думает девушка, то ее отец очень похож на стервятника.

– В детстве ты была хорошенькой малышкой, – говорит он. – И выросла настоящей красоткой. Вся в мать, хотя, думаю, этому поспособствовал и я.

– Как вы попали в мою комнату?

Он опять улыбается, и от его улыбки ее пробирает дрожь.

– Где же ты был последние восемнадцать лет?

– Это несправедливо, – говорит отец. – Время от времени я навещал тебя. И знаю, что ты начала вспоминать.

Беа молчит.

– Не беспокойся. Я знал, что, увидев меня вновь, ты испытаешь противоречивые чувства. Надеюсь, ты сможешь разрешить это противоречие.

– Значит, ты намерен торчать здесь и впредь? – Беа выпрямляется. – Ты решил остаться здесь?

– Дорогуша, в последнее время ты кажешься мне такой многообещающей дочерью. И после того, что случилось на прошлой неделе, мне казалось, что нам с тобой пора поговорить.

Беа смотрит на него, не в силах сказать ни слова. Призрак Вэли все-таки преследует ее.

– Да, это было великолепно. – Он откидывается на спинку стула, опираясь на его подлокотники и сложив руки домиком. – Столь многие из моих дочерей разочаровывают меня, но ты… Твоя мать хорошо тебя воспитала.

При упоминании мама Беа сердито хмурится. Мужчина улыбается опять.

– А ты думала, что она сошла с ума – как и многие другие непонятые души, которые просто-напросто видят то, что не видно другим. – Он поднимает одну бровь, и его глаза горят в полумраке, как у кота. – Я весьма рад, что ты пошла в меня.

Беа моргает.

– Не знаю, что ты, по-твоему, знаешь, но…

– О, я знаю, на что ты способна, – говорит он. – И всегда знал. Просто до последнего времени ты не подавала особых надежд…

– Ты всегда знал? Но как…

– Как это возможно? – У него делается разочарованный вид. – Мне известно, что ты всегда упрямо игнорировала то, что тебе говорила твоя мать, но после того случая с тем влюбленным щенком ты, как я полагал, должна была понять, на что способна. Если тебя это беспокоит, коронер объявит, что его смерть произошла от естественных причин – у него случился инфаркт.

Беа пытается не обращать внимания на свои трясущиеся руки и рьяно колотящееся сердце.

– Не знаю, как… но ты понятия не имеешь о том, что произошло на самом деле. Я не…

Ее отец смеется.

– О, Беа, я знаю о тебе все. Мне известно, что до пятилетнего возраста ты предпочитала на завтрак хлопья «Коко попс», а затем перешла на «Корнфлейкс». Я также знаю, что в четырнадцать лет ты отдала свою невинность Кевину Фицпатрику – думаю, ты согласна, что это был отнюдь не лучший выбор.

Беа смотрит на него, разинув рот. Его ухмылка похожа на ножевой разрез.

– Еще я в курсе, что, сдавая выпускной экзамен по математике, ты воспользовалась шпаргалкой – просто затем, чтобы посмотреть, получится ли у тебя сжульничать. И что ты свалила вину на Лотти Грейнджер, когда…

– Перестань…

– Зануда. Я был так горд тобой, когда ты подвела бедную Лотти под монастырь. И надеялся… Но ты заставила меня прождать еще десять лет, пока в полной мере не реализовала свой потенциал. Ты ведь всегда была динамщицей, не так ли? – Его кошачьи глаза вспыхивают. – Наверное, поэтому-то этого бедного толстого щеночка так и тянуло к тебе. Тебя тоже тянуло к нему, хотя этого влечения я и не понимал. Думаю, на вкус и цвет…

– Что тебе надо?

– Ты еще не поняла? – Он опять улыбается так, словно еще глубже воткнул нож. – Странно, такая умненькая девочка, как ты…

– Чем же ты был занят столько лет? Где пропадал? Наверняка у тебя есть жена, есть другие дети…

– В общем-то, да. У меня много дочерей.

– Сколько?

– Ну, я никогда их не считал, но думаю, тысячи четыре… или пять.

Беа щурит глаза.

– Не…

– Ты не понимаешь, как это может быть?

– Нет, я думаю, из тебя получается дерьмовый лжец – mentiroso de la mierda — и что ты к тому же не в своем уме, как и мама .

– И вовсе ты так не думаешь, ведь ты уже слишком много повидала. Я должен сообщить тебе плохую новость – большинство моих дочерей мертвы. Хорошая же новость заключается в том, что очень скоро ты встретишься с теми из твоих сестер, которые еще живы.

Беа вспоминает свой сон – сон, в котором ее мама говорила о ее сестрах. Думает о том рисунке, который она нашла в «Фицбиллиз», и о своих пробуждающихся воспоминаниях.

– Мы дойдем и до них, – говорит ей отец. – Однако давай сначала обсудим то, как я возьму тебя под мое крыло, обучу тебя всему…

– У меня нет отца, – перебивает его Беа. – Он мне не нужен и никогда не был нужен. Хватит с меня и мама . Так что отвали и оставь меня в покое.

Он смеется.

– Можешь отрицать это сколько угодно, дорогуша, можешь сопротивляться, но через несколько дней… Вот увидишь.

С этими словами он исчезает.

Беа еще долго смотрит на стул, на котором сидел якобы ее отец, и ее тело начинает сотрясать дрожь.

Лео шагает по Кингс-Пэрейд. Сегодня он даже не смотрит на освещенные окна домов, ибо ему все равно. Льющийся из них свет напоминает ему яичные желтки, но эта мысль не заставляет его замедлить шаг, он просто проходит мимо и опять вступает в темноту.

Чтобы убедить Голди, ему нужен какой-то впечатляющий эффект, так что надо отбросить осторожность. Осталось только пять дней, он не может позволить себе и дальше терять время. Он знает – чтобы она поверила, Лео должен открыть ей всю правду. Вот только тогда он ее потеряет, а значит, ему необходимо выбрать между сохранением ее любви к себе и ее жизнью.

Вы больше не приходите сюда. Проходят месяцы, потом годы. Мало-помалу воспоминания о Навечье тускнеют. Когда вы думаете о нем – если думаете вообще, – то ругаете себя за то, что вы считали его чем-то реальным. Его просто не могло быть, и с вашей стороны было глупо воображать, что это место существует. Наверняка это был просто сон.