Менна Ван Прааг - Сестры Гримм [litres]

Ужасный, пугающий, невероятный сон.

Я не хотела забывать и не хотела умирать. Не знаю, чего я боялась больше. Забыть Навечье – это забыть самое главное во мне самой, мой дух, мою душу. Но что я могла сделать?

Было еще кое-что. Когда Беа рассказала нам, что этому придет конец, мне расхотелось идти на уступки и терпеть. Главной моей головной болью был мой отчим. И именно я должна была остановить его, потому что ма ничего не знала, а Тедди ничем не мог мне помочь.

Я продолжала думать об остальных словах Беа – о жизни и смерти, о том, что нам придется драться, если мы хотим остаться в живых. Пусть я была не такой сильной, как Скарлет, но я была сильнее, чем можно было подумать. Даже если никто из нас не смог бы убить нашего отца, я начала думать, что избавиться от моего отчима будет не так уж трудно. Я не знала, как именно это сделаю, но с удовольствием воображала, что могла бы сотворить.

Лиана снова и снова раскладывала карты Таро, надеясь, что они опровергнут слова Беа и ей никогда не придется покинуть Навечье и своих любимых сестер, но у нее всякий раз выходило одно и то же. Карты выпадали разные, но история не менялась. Башня. Пятерка Кубков. Десятка Мечей. Девятка Жезлов… История утраты, скорби, страданий и тоски. Она потеряет Навечье, своих сестер и себя саму.

Погоревав, Лиана решила пойти картам наперекор. Она сбежит. В ночь перед своим тринадцатым днем рождения она явится в Навечье и останется там. Это не даст ей забыть. Тогда она не окажется привязана к этому миру и не забудет тот мир, раз останется в нем жить.

Она оставит письмо. В нем она не напишет правды, а скажет, что сбежала на Манхэттен или в Париж. Ее матери не придется думать, будто она лишилась рассудка. Девочка точно не знала, как именно объяснит свой побег, но у нее есть еще пять лет, так что она сможет что-то придумать. Главное, план был уже готов. Первые тринадцать лет своей жизни она посвятит Изисе Чивеше, а затем сбежит и проживет остаток своих дней так, как хочется ей самой.

У Скарлет тоже имелся план, как обойти пророчество Беа. Она напишет себе письмо, которое нужно будет открыть в ее тринадцатый день рождения и в котором она расскажет себе все о Навечье, забвении и Выборе. В нем она объяснит все себе, тринадцатилетней, и сможет вернуться в Навечье, стоит ей только захотеть.

Само собой, она понимала, что этот план таит в себе маленький изъян. Тринадцатилетняя Скарлет наверняка решит, что письмо восьмилетней Скарлет – это детская фантазия. Ведь если она расскажет про Навечье кому-то из взрослых, они подумают, что все это глупые выдумки. Значит, надо будет сделать фотографию. Нет, не фотографию Навечья – вряд ли из этого что-то выйдет, даже если взять «Полароид» ее бабушки и пройти с ним через врата.

Вместо этого она сделает фотографию тех искр, которые сыплются из ее пальцев на Земле всякий раз, когда ее охватывает злость. Такое случается нечасто, но этого должно хватить. Надо просто подождать.

Когда фотография, наконец, оказалась у нее в руках, она запечатала ее в конверт вместе с письмом и заперла его в верхнем ящике своего письменного стола. Своим затейливым, но разборчивым почерком она написала на конверте: «Открыть в мой тринадцатый день рождения».

Хотя перед своими сестрами Беа притворялась, что ей все равно, это было далеко не так. Ей была невыносима мысль о том, что она целых пять лет не сможет вернуться в Навечье и увидеть своих сестер. Она полагала, что можно было бы увидеться с ними на Земле, но это будет совсем не то. Ничто не могло сравниться с Навечьем. Поскольку она была не так наивна, как они, то пыталась смириться с мыслью о том, что ей придется провести пять одиноких лет в компании своих мама и abuela .

К своему стыду, утром Беа села на самый первый поезд в Лондон, хотя до назначенного времени ее визита к мама оставалось еще четыре дня. Как бы она ни ненавидела свою мать, разговор с отцом настолько подействовал ей на нервы, что даже встреча с Клео будет лучше, чем одиночество. Но она ничего не скажет ей о Вэли, как бы мама ни пытала ее.

– Не понимаю, почему это так выбило тебя из колеи. – Клео вынимает из тостера два поджаристых куска хлеба. – Ты должна радоваться. Теперь, когда тебе скоро исполнится восемнадцать лет, он решил навестить тебя и прибрать к рукам.

– Ничего у него не выйдет. Он упустил свой шанс много лет назад.

– Por amor al… demonio. – Ее мама вздыхает. – Ты всегда была такой.

– Какой?

– Всякий раз, когда тебе казалось, что тебя отвергли, ты делала вид, что тебе все равно. – Мама намазывает тосты маслом. – И тебе это удавалось – очень скоро ты убеждала себя, что ты полна не обиды, а ненависти.

Беа игнорирует это замечание.

– Джем или дрожжевая паста?

– Какой джем?

– Малиновый.

– Тогда паста.

– Bueno [68] Хорошо ( исп .). . – Клео кивает. – Не давай Котику лизать твои пальцы. От дрожжевой пасты его тошнит.

– Раньше не тошнило.

– Он стареет.

Беа представляет себе, как ее кот гниет в земле под яблоней в их саду. И тело Вэли, лежащее в морге.

Мама перестает намазывать тосты пастой.

– Que ́ pasa, niña ? [69] В чем дело, девочка? ( исп .)

– Ничего.

– Тогда почему ты приехала домой уже сейчас? Когда мы разговаривали в прошлый раз, тебе не очень-то хотелось приезжать.

– Я решила сделать перерыв.

– Лгунья.

– Ну, хорошо, хорошо, я рассталась с моим парнем. Ты довольна? – Беа старается говорить спокойно. Мама не должна ничего заметить, не должна увидеть, как ей плохо. – И мне нужно несколько дней…

– Сколько раз мне повторять? – Клео кладет тосты на две тарелки. – No me digas mentiras. Не. Лги. Мне.

– Я и не лгу. Это правда.

Женщина выдвигает стул и садится.

Беа ждет.

– Твой отец сказал мне, что ты сделала. – Клео откусывает кусочек тоста. – Я впечатлена.

Беа смотрит на свою мама и, взяв свою тарелку, швыряет ее в стену. Та разбивается, и осколки костяного фарфора разлетаются по линолеумному полу. Беа откидывается на спинку стула.

– Так кто из нас полоумный? – бормочет Клео.

Несколько минут спустя в кухню входит Котик и начинает лизать упавший на пол кусочек тоста, намазанный дрожжевой пастой.

Лиана и ее тетя стоят в кухне по разные стороны обеденного стола. Между ними громоздятся коробки, как полные вещей, так и пустые, как с надписями, так и без. Девушка заворачивает бокалы в воздушно-пузырьковую пленку, хотя ей очень хочется разбить их об пол и сбежать. Правда, ей некуда идти – Кумико не пустит ее к себе, а в квартире Голди нет места.