Андрэ Нортон - Тройка мечей [сборник litres]

Все равно, если и дальше сидеть и смотреть в сгущающийся мрак, толку от этого не будет. Дежурил сейчас сокольник, а его навыкам она доверяла безоговорочно. В конце концов, это его родные края, и он лучше знает, чего тут бояться.

Девушка попыталась очистить разум и уснуть. И на какое-то время на нее снизошел покой без сновидений.

Когда она проснулась, подошла ее очередь дежурить. Она даже не успела задать вопрос, как сокольник уже ответил на него:

– Ничего.

Ничего, кроме ночи и охвативших ее воспоминаний о твари, подкрадывавшейся к ним в темноте, и о той ночи, когда ее настиг зов умершего и показал ей то, что, как была уверена Тирта, принадлежало ей одной. Она сидела, скрестив ноги, и время от времени подходила к лошадям, чтобы погладить их по жесткой шерсти и послать им успокаивающие мысли. Ей не верилось, что они так беспокойно ведут себя лишь из-за голода.

Чувства животных всегда гораздо острее человеческих. Они способны учуять опасность с такого расстояния, на какое не дотянется даже ее внутренний взор. Да она и не хотела сейчас применять его, ведь любое порождение Тьмы могло ухватиться за него и по этому следу прийти к ним.

Да, где-то там бродили существа, не принадлежащие известному ей миру. Ни легенды, ни хроники Лормта не делали их реальными. Нужно было столкнуться с ними самой, ощутить зловоние Зла, увидеть его – и лишь тогда осознать и принять их существование.

Этот сокол – что он видел, скитаясь над разрушенными горами? Должно быть, это потомок тех соколов, которыми некогда гордилось Гнездо. Возможно, у подобных птиц тоже есть свои легенды о былых временах, когда они были спутниками людей и отправлялись на войну на луке седла. Легенды, заставившие сегодня крылатого разведчика явиться к ним с предупреждением.

Тирта задумалась: жаждал ли сокольник, чтобы этот ни с кем не связанный летун присоединился к нему? Или же птица и человек лишь раз в жизни каждого могли объединиться в боевую единицу и в случае смерти кого-то из них второй уже не мог заключить такой союз? Этого Тирта не знала, а спросить не могла, потому что была уверена: ее спутник сочтет это вмешательством, и, быть может, достаточно грубым, чтобы разорвать клятву меча. Его тайны принадлежали лишь ему, как и ее тайны – ей одной.

Если Зло и бродило в ночи, их стоянку оно не отыскало. И лошади не выказывали растущего беспокойства. Однако Тирта даже не пыталась убаюкать себя мыслью, что предостережение ее спутника было преувеличенным или ложным. Когда рассвело, она очнулась от беспокойного сна и увидела, как он тщательно проверяет свой дротикомет, то вставляя небольшой запас дротиков в петли на перевязи, то вынимая, как будто хотел быть уверен, что они в любой момент окажутся под рукой. Дротиков было немного, и Тирта отчетливо поняла, что использовать их он будет, если понадобится, крайне расчетливо и со всем возможным мастерством.

Она села, сбросила с плеч плащ и мысленно прислушалась. Вокруг ощущались сущности жизненных сил: человек, лошади, торгиан. И больше никого. Из осторожности Тирта запустила очень узкую поисковую волну, но даже такое легкое прикосновение заставило сокольника насторожиться – голова в шлеме повернулась и на нее устремился пристальный взгляд желтых глаз.

– Это глупо, – холодно и отчетливо произнес он.

Если в последние дни им стало чуть проще общаться друг с другом – совсем чуть-чуть, – теперь все изменилось. Возможно, при виде разрушенной крепости его народа в нем снова воскресли все воззрения, заложенные в него воспитанием. Она не родня ему, и вообще презренное, даже ненавистное существо – женщина.

Тирта не стала раздражаться из-за этого изменившегося отношения. Сокольники и их обычаи известны всем, так чего ж еще она могла ожидать?

– За время твоего второго дежурства ничего не произошло?

Тирта произнесла это почти утвердительным тоном; она отлично знала, что если бы во время ее отдыха на территорию стоянки что-то проникло, сокольник разбудил бы ее, как сделал в прошлый раз.

Мужчина закончил проверку своего снаряжения. Теперь он извлек из ножен меч и стал проверять остроту клинка; казалось, что он уделяет стали куда больше внимания, чем ей.

– Оно там. Возможно, наблюдает, шпионит.

– Так сказал твой сокол?

И снова он смерил ее холодным уничижительным взглядом.

– У меня нет сокола. – Слова пронеслись через разделявшее их небольшое расстояние, словно ледяная дробь. – Вольный сокол со своим выводком осмотрел окружающую местность. Тут в горах кто-то бродит. Не нужно мысленного поиска, чтобы это понять.

Не нужно его провоцировать. Тирта просто кивнула.

– Да, – согласилась она и пошла умыться ледяной водой, собравшейся в каменной чаше. Жгучий холод, подобный пощечине, прогнал последние остатки сна.

Они позволили лошадям еще немного попастись, пока скромно перекусывали сами. Наполнив фляги водой, напоив лошадей и оседлав их, они двинулись в путь. Сокольник ехал впереди. Тирта замыкала шествие.

Им понадобилось не так уж много времени, чтобы преодолеть ручей с пятнами растительности вокруг, осторожно обходя каменные осыпи. Насколько могла судить Тирта, они сейчас двигались на юг. Она никоим образом не могла подсчитать, сколько еще времени займет этот путь через горы. Все известные дороги и тропы оказались уничтожены вместе с армией, шедшей по ним в тот день, когда горы сдвинулись со своих мест.

Они ехали по извилистой тропе. Иногда им приходилось возвращаться по своим следам и искать другой путь, потому что тут разрушительные последствия пляски гор были куда сильнее и заметнее глазу. Так прошла значительная часть утра. А потом они впервые наткнулись на признаки того стремительного уничтожения захватчиков, что произошло здесь поколение назад.

Об их открытии возвестил один из тех пронзительных криков, которые в сознании Тирты теперь были связаны с сокольником, но этот крик сорвался не с губ ее спутника – он отдавался эхом где-то впереди. Здесь возможные пути разветвлялись; заслышав этот крик, сокольник без колебаний свернул туда, откуда несся звук.

Они обогнули еще один склон, засыпанный битыми, жестоко изломанными камнями, и перед ними открылось место, почти заваленное оползнем, как и то, где прежде находилось Гнездо. На каменной глыбе, возвышающейся над головой подъехавшей Тирты, восседала птица – очень похожая на ту, которая ответила на зов ее спутника прошлым вечером.

Среди груд растрескавшихся камней под солнцем поблескивал металл. Часть сокрушенного, раздавленного оружия была в разводах ржавчины. Другие обломки, как ни странно, не тронули ни годы, ни непогода, как будто их с самого момента катастрофы хранили какие-то чары. Ее кобыла задела копытом округлый желтоватый камень; он перевернулся и оказался черепом.