Урсула Ле Гуин - Сказания Земноморья [сборник litres]

А затем, чуть отстранившись от камня, сказала ему:

– Вспомни меня. Вспомни свою жизнь. Вспомни своих детей. Думай обо мне. Ведь я здесь. Я никогда тебя не оставлю. Думай о себе и о том, кем ты был. Ты непременно будешь отомщен. Но имей терпение. И не спи. Никогда не спи. Жди.

Она еще раз крепко и быстро обняла камень и, отвернувшись от него, занялась своей корзиной.

Женщина извлекла оттуда кувшин с водой и, встав на цыпочки, полила неровную каменную верхушку. В траве у подножия камня лежала глиняная миска с остатками грубой пищи. Женщина вытряхнула объедки, а миску вымыла водой из кувшина, вытерла своим фартуком и вновь наполнила едой, принесенной в корзине. Миску она поставила на землю, а сверху положила пучок цветов – голубых осенних ромашек с короткими стебельками, уже почти засохших, но сейчас покрытых капельками росы и тумана.

Проделав все это, женщина ласково коснулась камня ладонью и прошептала:

– Вот еда, она восстановит и твою душу, и твои силы. Ешь, пей. Будь сильным. И жди. Только не спи, отец. Бодрствуй и жди. Ты будешь отомщен. И только тогда сможешь уснуть.

Женщина огляделась и, увидев, каким бледным стал туман, пронизанный первыми лучами дневного света, наклонилась и задула свечу в фонаре. А затем, подхватив фонарь и корзину, двинулась в обратный путь. Туман совсем побелел и, казалось, стал еще плотнее, незаметно наполнившись светом, так что видно было не более чем на два-три шага вперед, но женщина тем же уверенным шагом быстро шла по узкой тропинке, что вилась по склону холма через заросшие грубой травой пастбища. Там, в узком ущелье у стоячего камня, ровный рокот моря был слышен очень сильно, а здесь, на расстоянии от береговых утесов, среди густых трав стал постепенно замирать, словно заглушенный землей и туманом. Овцы на пастбищах, казавшиеся лишь чуть темнее этого тумана, удивленно смотрели на женщину, стоя рядом с тропинкой; их шерсть, казавшаяся тяжелой и мокрой, была вся усыпана капельками влаги. Было слышно, как где-то там, в тумане, движутся и другие овцы, оттуда доносилось звяканье их колокольчиков. Вдруг громко и хрипло заблеяла какая-то ярка, и ей откликнулся ягненок, уже успевший за лето подрасти.

До Фермы-на-Холме было примерно полмили, если идти через пастбища, и когда женщина вошла во двор, ее муж, фермер, как раз собирался уезжать на покос. Он приветствовал ее негромко:

– Доброе утро, хозяюшка моя.

– Доброе утро, муженек, – ласково откликнулась она, тоже стараясь говорить потише. – Я тебе завтрак на Нижний луг принесу, хорошо?

Фермер, прозвище которого было Лавр, кивнул, сказал: «Спасибо» – и с косой на плече отправился в путь сквозь редеющий туман. Он был уже немолод – в волосах сверкала седина, – невысок и казался каким-то корявым из-за слишком развитой мускулатуры, что, естественно, было связано с годами тяжелой работы. Лето выдалось удачным для покоса, и траву на Нижнем лугу они косили уже второй раз.

Переделав домашние дела и немного повозившись в огороде, жена Лавра взяла свою маленькую косу, положила в корзинку хлеб, сыр и маринованный лук и тоже отправилась на покос. К этому времени солнце над восточным краем неба поднялось уже довольно высоко и здорово припекало, прогнав с лугов туман, который, словно испугавшись жгучих солнечных лучей, отступил и серебристо-серой полосой залег в низинах вдоль восточного берега, скрывая ближние острова.

Жена фермера поднялась на гребень холма и, прежде чем начать спуск, остановилась и оглянулась, любуясь уходящими вдаль холмами и далеким морским горизонтом. Их домик примостился на пологом склоне, укрытый им от морских ветров и окруженный старыми ивами. Отсюда до него было примерно четверть мили. На западе виднелись и другие фермы, а на юге раскинулась большая деревня, о чем свидетельствовало множество высоких печных труб и деревьев. Северные же высокие холмы занимало поместье лордов Одрена; отсюда женщине были хорошо видны и высокие черепичные крыши, и красивые рощи, окружавшие Большой дом. А на востоке тесные складки холмов скрывали ту узкую лощину, где высился стоячий камень, где она побывала сегодня на рассвете и куда приходила каждое утро в течение четырнадцати лет. Глаза ее помнили здесь каждую трещинку в земле и то, что эти трещинки скрывают, как помнили и знали все, что доступно взору, – и земли, и поля, и дороги, и полукруг восточного моря. Это казалось огромной застывшей сценой, которую она воспринимала спокойным взглядом всю целиком. Она как раз собралась спуститься на тот луг, где косил ее муж, когда взгляд ее вдруг изменился, стал встревоженным и напряженным.

На дороге, ведущей из деревни, показались двое. Дорога эта, покрытая толстым слоем беловатой пыли, вилась среди пастбищ и уходила от береговых утесов вглубь острова. На таком расстоянии фигурки людей казались крошечными, как насекомые. Незнакомцы остановились у пересечения дороги с той хорошо знакомой женщине тропинкой, что вела к береговым утесам. Женщина внимательно следила за действиями этих людей, но они продолжали стоять там и явно о чем-то беседовали. Один из них яростно жестикулировал, размахивая руками, – с того места, где стояла женщина, он был похож на муравья, шевелящего своими усиками. Затем незнакомцы двинулись дальше по дороге, миновав ту тропинку. Женщина еще некоторое время стояла, наблюдая за ними, потом свернула и начала спускаться на луг.

– Нет, – сказал молодой парень, внезапно останавливаясь, – нет, Хови, ты ошибся. Все-таки это была та самая тропа. А следующая ведет от дороги в сады. Наверняка нам была нужна именно та. – И он, прибавив ходу, пошел обратно, к той едва заметной тропинке, что сворачивала в сторону береговых утесов. В белой пыли их следы – когда они стояли там, обсуждая, куда идти дальше, – были отчетливо видны. Парень решительно двинулся по тропе. Его спутник молча последовал за ним.

Узкая тропка, которой, похоже, пользовались не слишком часто, была еле заметна и вилась среди поросших травой холмов. В итоге она вывела их в продолговатую сухую лощину, по сторонам которой тянулись вверх столь же сухие склоны. Среди могильных холмов и рухнувших расколотых надгробий высились лавровые деревья, ивы и одинокий высоченный кедр. В центре кладбища виднелась древняя пирамида из камней; она все еще была выше человеческого роста, но сильно заросла кустарником и сорными травами. Молодой мужчина направился прямо к ней, затем склонился и застыл, словно в растерянности, глядя на красно-оранжевые цветки вьюнка, проросшего между камнями. Потом вопросительно посмотрел на своего старшего товарища. Тот только головой покачал.

– Пирамида Эвро, – сказал молодой, словно с трудом выудив из памяти это название. – А где же в таком случае…