Джонатан Френч - Реальные ублюдки [litres]

Блажка положила руку Жрике на плечо.

– Помоги ему.

Жрика оторвала взгляд от Шакала ровно настолько, чтобы изумленно посмотреть на Блажку.

– Я уже говорила тебе, девчонка, я не целитель.

Блажка наклонилась к ней и ткнула пальцем в повязку на глазу.

– Помоги ему.

– Ты что, с ума сошла?..

– Давай проверим.

Сунув руку в седельную сумку, Блажка вытащила сверток. Затем развернула отсеченную руку и поднесла поближе к Жрике. Берил испустила проклятия, а Овес отступил на шаг, когда рука начала судорожно сжиматься. Комнату наполнил гулкий шепот. Жрика, прикрыв рукой отсутствующий глаз, отпрянула от отрубленной конечности.

– Ты понятия не имеешь, чего просишь!

– Я знаю, что у тебя там Белико, – сказала Блажка. Она подняла дергающуюся руку. – А у меня тут Аттукхан. Они были братьями в жизни, не так ли?

– Вроде того, – пробормотала Жрика, не поворачиваясь к ней лицом.

– Я думаю, даже более чем. Ты хочешь сказать мне, что твой бог не поможет своему воителю? Потому что, судя по его голосу, ему прямо не терпится это сделать.

Полурослица оставалась неподвижной и ничего не отвечала.

Голос подал Овес – низкий, напряженный.

– Жрика. Прошу.

Женщина выпрямилась, повернулась к ним лицом, но руку с лица не убрала.

– Что-то ты раньше не жаловала, что он обязан Зирко, – сказала она Блажке, указывая на Шакала. – Ты не думаешь, что Хозяин-Раб затребует цену выше, чем Герой-Отец? Потому что он затребует, девчонка. Затребует!

Блажка услышала мудрость в ее словах. Но проигнорировала их.

– Как и Белико, я готова сделать все, что в моих силах, ради мужчины, который пролил за меня свою кровь.

Она отошла к кровати и приложила руку к культе Шакала. Затем, отступив, предоставила место Жрике.

Полурослица медленно подошла к нему и убрала повязку.

– Что ни случится – будет на твоей совести, девчонка.

Вернулся шепот – свистящий и сладострастный. Когда Жрика встала у кровати, веки ее отсутствующего глаза раздвинулись, и оттуда высунулся язык, который принялся исследовать пустоту перед собой. Язык потянулся к Шакалу, и полурослица хмыкнула от неприятного ощущения, будто противясь тому, что ее голову тянет вниз. С языка стала капать слюна, потекла по лицу Жрики, спадая на Шакала. Берил, стоявшая по другую сторону кровати, скривилась. Жрика почти коснулась раны носом, когда язык лизнул рваную плоть над локтем Шакала. Плоть зашипела, срослась и воссоединилась. Когда верхняя сторона была готова, Жрика подняла руку с кровати, чтобы язык смог завершить свою работу. В итоге на месте разруба осталась лишь тонкая полоска потемневшей плоти. Язык ушел, и Жрика отпустила залатанную руку, после чего с нарочитым достоинством поправила свою повязку и отправилась к двери.

Овес с благодарностью протянул ей руку.

– Оставь меня в покое! – рявкнула Жрика и покинула комнату.

Овес хотел было пойти за ней, но его остановила Берил.

– Идрис. Оставь ее.

Тяжело выдохнув, он потер рукой лицо и бороду и повиновался.

Блажка пристально смотрела на Шакала. Она надеялась увидеть в нем немедленную перемену, но псиные укусы выглядели по-прежнему страшно, некоторые даже кровоточили. Шакал, казалось, все еще находился на волосок от смерти.

– Вам обоим надо отдохнуть, – сказала Блажка. – Я о нем позабочусь.

Когда они выходили, Блажкин взгляд упал на ведро чистой воды с тряпкой, перекинутой через край. Она сама просила, чтобы его принесли, но не могла вспомнить, когда именно. Затем, вздохнув, сняла с себя одежду. Обтерлась тряпками, вычистив кожу, но мысли ее оставались такими же мутными, как вода в ведре. Закрыв дверь на засов, она легла рядом с Шакалом и положила руку ему на грудь, чтобы ощущать, как та поднимается и опускается.

Сон к ней не вернулся.

Ей захотелось выйти из комнаты, и она выбралась из кровати и оделась.

Овес сидел на табурете в коридоре. Колпак стоял, прислонившись к стене напротив.

– Мне нужно подышать, нахрен, – сказала она им.

Посмотрев в обе стороны, Блажка поняла, что не помнит, откуда пришла, когда они только прибыли в крепость. Увидев ее смятение, Овес встал.

– Я тебя проведу.

Блажка посмотрела на Колпака.

– Останешься с ним, хорошо?

Колпак кивнул.

Блажка последовала за Овсом по коридору, затем через большой зал, пока не оказалась во дворе. Троевольные ходили по крепостной стене, куда Овес отвел Блажку. Полукровки с выбритыми макушками лишь молча взглянули на них, не пытаясь остановить, и продолжили патрулирование. На вершине уже почти рассвело, и Блажка поразилась необъятности неба над головой. На такой высоте, когда солнечный свет только готовил вторжение на небосклон, пустоши были едва видны. Звезды все еще цеплялись за поле терновника, истончаясь до синевы.

Внизу уродливой, безвкусной данностью маячила Трикрепость.

Блажка склонилась над зубцом стены и глубоко вдохнула.

Овес последовал ее примеру, после чего толкнул ее локтем.

– Ты должна мне поклясться. Если Шакал… умрет, ты не будешь винить себя.

– Почему? Ты будешь?

– Нет. – Он снова ее толкнул, достаточно сильно, чтобы она чуть не потеряла равновесие. – Я буду винить тебя.

– Это я и имела в виду, дурачок.

Овес кивнул и сморщил нос, глядя на небо.

– Я знаю. Но если я буду тебя винить, это тебя не убьет. Поэтому поклянись.

Она посмотрела на него и солгала:

– Клянусь.

– Хорошо. – Он удовлетворенно кивнул.

Овес ошибался, считая ее натуру подобной своей. Смерть Шакала принесла бы чувство вины и боль, которые не угаснут никогда, но это ее не убьет. От осознания этого Блажке стало немного дурно, и она никогда не признается в этом Овсу. Тем не менее горькая правда состояла в том, что она все равно продолжит бороться. Она знала, что не может иначе, и задавалась вопросом: делает ли это ее бессердечной? И еще: только ли смерть может закончить эту борьбу? Она пыталась вообразить Уделье без его тягот, без кровопролитий, но у нее ничего не получалось.

И это был ответ.

Овес пристально смотрел на нее.

– Куда это твои мысли сейчас унесло?

Блажка поморгала. Оказалось, каким-то образом наступило утро.

– Черт.

– Что? – Овес уже не опирался на зубец. – Про что думаешь?

– Коригари.

– Кори?.. Про долбаного Месителя?

Блажка кивнула.

– Кул’хуун сказал, что Крах – последний из ук’хуулов. И что он убил остальных.

– Ты же сказала, что думаешь про Месителя!

– Так и есть. Он выкупал эльфийских женщин, думал, что, принеся их в жертву, исцелит Старую деву. И орков тоже убивал – думал, нужны и те, и другие. А когда узнал обо мне, полукровке с эльфийской и орочьей кровью, пришел за мной. Думал, я всех спасу.

Овес наклонился и растерянно пожал плечами.