Евгения Сафонова - Когда завтра настанет вновь [litres]

Застыв испуганным кроликом, я нашла глазами синюю крышу Французика, прикидывая, успеем ли мы добежать до него прежде, чем нас попытаются остановить – и хорошо если без оружия.

– Спокойно, – бросил Питер. Одарил стражников лучезарной улыбкой. – Чем можем помочь, джентльмены?

Те приблизились: один – немногим старше Питера, другой – лет пятидесяти, седой и поджарый, точно гончий пёс. Подозрительные взгляды буравчиками сверлили наши лица, безразличные фонари бросали оранжевые блики на серебряные значки стражи, приколотые к чёрным кителям.

– Прогулки на кладбище? – вкрадчиво поинтересовался тот, что старше. – Под луной?

– Ох, простите, припозднились немного. Просто там такая травка для газона – залюбуешься, а я всегда мечтал накопать несколько кустов для своего садика. – Питер опустил лопату – железо неприятно скрежетнуло по асфальту; непринуждённо опёрся на черенок, как на трость. – Слушайте, ребят, нам неприятности не нужны. Давайте мы поедем себе тихонько дальше, а вы сделаете вид, что нас не видели, окей?

– Как скажешь, сынок, – добродушно кивнул его собеседник миг спустя. Покровительственно хлопнул Питера по плечу. – Езжай. Только не разгуливай в таком виде по городу, а то мы-то всё понимаем, но выглядишь ты подозрительно.

…лишь сейчас я поняла: за время речи Питера всю враждебность в их лицах растворила осоловелая растерянность. Будто за несколько секунд они опьянели без всякого алкоголя.

– Не буду, – пообещал Питер, и стражники отвернулись, напоследок одарив нас равнодушными взглядами. – Я же говорил, что пригожусь, – добавил он тихо, пока служители закона степенно шли к аллее. – Пара секунд, и любой человек возлюбит меня больше, чем самого себя.

Я осознала, что невольно приоткрыла губы – не то от изумления, не то от восхищения, не то от всего разом. Покосилась на Рок, в лице которой стыли те же эмоции, и Эша, недоверчиво глядящего в удаляющиеся чёрные спины.

Странная всё же штука – дар эмпата. Эмоции эмоциями, но мозги у людей, казалось бы, должны работать. Или сильные чувства могут настолько затмевать разум?..

Будто ощутив наше пристальное внимание, стражники замерли под одним из фонарей. Обернулись – со странной, пугающей синхронностью.

Ноги, уже готовившиеся продолжать путь к мобилю, вмиг оледенели, будто примёрзнув к асфальту подошвами кед.

– Питер, – тоненько проговорила я, – кажется, твои чары возымели побочный эффект…

Фонарь впереди мигнул – и тьма, на секунду воцарившаяся под ним, поглотила фигуры стражников, чтобы ещё секундой позже выплюнуть их в трёх шагах от меня: сверлящими моё лицо чёрными, как бездна, глазами без белков.

– Давно я не была в океанариуме, – признаётся девушка, когда город остаётся позади и они с сидом замирают у стены зелёных буков. – Рыбы-клоуны – всё-таки прелесть. Сама рада, что сходила.

– Удивительное место, – соглашается Коул. – Словно морские воды расступились, позволив пройти под ними.

– Люблю воду. Мне кажется, будь мне подвластна та истинная магия, о которой ты говорил… Она же связана со стихиями, так? – Покачиваясь с мысков на пятки, девушка смотрит на бледные звёзды, заглушённые городским заревом, перемигивающиеся с сигнальными огнями на крышах небоскрёбов. – Думаю, охотнее всего мне бы подчинялась вода.

Наступающая ночь аметистовым куполом накрывает город, лес и тропинку, пролегающую по лугу, протоптанную средь отцветающей таволги. Темнота подводит черту под очередным днём, что смертная и гость из Дивной Страны провели вместе; теперь девушка, как всю минувшую неделю, провожает сида до леса, где завтра они встретятся вновь, и ещё успеет домой к позднему ужину, от которого её отделяют десять минут до метро и три станции в сторону центра.

Прощания их с каждым днём всё длиннее – совсем как ночи, раз за разом кладущие конец их прогулкам.

– Я обещал показать вам, что такое истинная магия, – говорит Коул. – Время пришло.

В девичьем лице вспыхивает радость – от того, что очередное расставание ненадолго отсрочится, и того, что её желание наконец исполнится. Тут же сменяется настороженностью, когда она смотрит во мрак, ждущий их под лесными сводами.

– Сейчас?

– Вэрани, вы думаете, если б я желал вам навредить, дневной свет мог бы мне помешать?

Смех искрами плещется в его глазах, словно они невесть каким образом могут отражать свет далёких окон.

Когда сид протягивает ей руку, девушка, колеблясь, всё же протягивает свою в ответ.

Оба исчезают в тот же миг, как пальцы их соприкасаются. Лишь ветер колышет острые листья таволги, нависшие над опустевшей тропой, точно секундные стрелки заевших часов, – пока на далёком берегу озера, отделённого от города буковым лесом, проявляются из воздуха две тонкие фигуры.

Коул отступает от своей спутницы на пару шагов. Та изумлённо оглядывает узкую полоску песчаного пляжа, зеркало тёмной воды и лес, подступающий к нему почти вплотную.

– Где мы?

– Неподалёку от холма, из которого я пришёл. – Палец сида, белый и тонкий, словно выточенный из кости, указывает на стволы деревьев. – Это всё тот же лес, только город остался на другом его конце.

– А, так это озеро Горм? Которое рядом с Динэ? – Её сумрачный взгляд проясняется, но менее озадаченным не становится. – Как ты… Я думала, перемещаться так быстро, без всякого дискомфорта… Мне говорили, это невозможно.

– Вряд ли я смогу объяснить. Мы не учимся этому так, как вы. Нам просто это подвластно.

То, как она выпускает воздух сквозь приоткрытые губы, очень напоминает разочарованный вздох.

– И это место подходит для истинной магии?

– Недаром же здесь находится холм, через который можно попасть на Эмайн Аблах. Хотите увидеть то, о чём просили?

Её прищур без слов выдаёт мысли о том, что за «истинную магию» молодой человек может показать девушке ночью на безлюдном озере, – но сид уже легко ступает по светлому песку, серому в ночи, и, помедлив, она следует за ним к ближайшему буку.

– То, что я хочу подарить вам, можно осуществить лишь здесь, – продолжает Коул, дожидаясь, пока его спутница окажется рядом. – И ночь подходит для этого лучше, чем день.

– Подарить? Мне? – В девичьем голосе звучит то же недоверие, что сизыми тучами темнеет в её глазах. – Что же?

– Благодарность за дни, полные чудес. Я здесь уже семь дней, но редко благодарил вас. Пришло время отдать долг.

Он касается ладонью ближайшей ветки, тонкой и гладкой: юного отростка мшистой узловатой ветви, которую старый бук выпустил в сторону на высоте человеческого плеча. Под его пальцами та вытягивается и ширится, покрывается новыми листьями, растёт на глазах; когда она становится толще руки, кора в одном месте трескается, обнажая светлую древесину, в которой темнеет ряд маленьких круглых отверстий.