Ирина Лазаренко - Клятва золотого дракона [litres]

Не сказать чтобы в результате всё решилось само собой.

Годомар решительно зашагал на звук довольного голоса Шестерни, но почти сразу остановился, увидев краем глаза еще одну машину. Она скромно и незаметно стояла в сторонке – руконога, помогающая в рытье шахт и канав, да, обычнейшая машина, к тому же, не очень удачная, как все не боевые и не сторожевые создания гимблских мастеров. Две гигантские ладони (они же – ноги), похожие на латные перчатки размером с гнома, стоят на земле, между ними на гибких сочленениях закреплен резервуар с двойной защитой, в форме улиточного панциря, а над ним – место для механиста. Рукатый остановился и смотрел на машину, не очень толковую, но не боевую и не сторожевую, а значит – не стадную, совершенно целую и, он помнил точно, исправную. Руконога мало что умела: только шагать, выгребать излишек грунта и глупо выглядеть. Но сейчас она не казалась Годомару глупой. Он смотрел на руконогу и лихорадочно подсчитывал, сколько лаволамп ему удастся собрать со стеллажей, не привлекая внимания Фрюга Шестерни.

Илидор сидел в кресле в большой комнате на самом верху трапециевидной башни и смотрел в окно. Там, за окном, из дыр в потолке пещеры падал серо-желтый свет умирающего заката, а за пределами кусочка земли, путешествующего вместе с башней, была новая пещера, и за ней – переход в другую пещеру, гигантскую, полную лавы и чего-то еще неизведанного. Возможно, по ней или где-нибудь от неё неподалеку бродит множество машин, и среди них – бегун или призрак, который расскажет о бегуне. И дракону нужно туда, потому что ведь ради этого, ради места, где есть множество машин…

И он попробует их не бояться.

По сути-то, дракон прямо сейчас сидел внутри машины, а рядом с ним был гном-машина, и дракону было совсем не страшно рядом с ними. Он смотрел на свет умирающего солнца в потолке и не думал о страхе, не думал об испытаниях – он думал, что ему досмерти хочется увидеть надо собой небо, не жалкий кусочек, а настоящее, бесконечное, в которое можно упасть, как в воду. Упасть и полететь навстречу… чему-нибудь.

Потом оторвал взгляд от кусочка неба и посмотрел на надпись «Один всё равно останется». Даже теперь, когда дракон понимал её значение, она продолжала вносить долю бодрящей тревожности в происходящее вокруг безумие.

Я мог не доходить до этого и других не доводить? Повернуть обратно раньше, еще раньше и еще? Удалось бы убедить короля Югрунна, что я сделал всё возможное? Скорее всего, да. Скорее всего, мне даже не пришлось бы прилагать для этого усилий: его подданные уже почти сделали это, они видели достаточно странных и жутких вещей, они потеряли в этих подземьях почти всех, кто пошел вместе с ними, они видели огромность этих гор и, как никто другой, понимали, насколько мал шанс найти одну небольшую машину среди этого враждебного громадья. Быть может, если Кьярум добрался до Гимбла благополучно, то Югрунн Слышатель уже сейчас пришел к мысли о том, что зряшной была вся затея.

Не важно. Ведь не король Югрунн Слышатель отнимет у меня голос, если я нарушу Слово.

Дракон рывком выбросил себя из кресла и пошатнулся – оказывается, всё его тело дрожало от слабости. В ушах зашумело, перед глазами всё на миг расплылось. Палбр смотрел на него с тревогой, Эблон – с удивлением. Пылюга, кажется, уже освоился со своими стальными ребрами, не испытывал боли и даже больших неудобств и вполне походил на обычного, привычного Эблона, прихожанина Храма солнца. Как будто ничего не изменилось.

– Мне нужно подумать, – Илидор отвернулся. – Подальше от башни и… от других машин.

И дракон вышел из комнаты, шатающийся от усталости и никем не останавливаемый. Только ходовайка, которая не могла отпустить Илидора одного, тихонько потрусила следом за ним, а дракон притворился, будто не замечает её.

Ходовайка шла за ним долго-долго. Следила, как дракон, всё сильнее замедляя шаг и всё больше сутулясь, идет мимо сарая с машинами и мимо поля с растениями. У него заплетались ноги – это был страшно долгий день, ходовайка понимала это, но не знала, как поддержать дракона. Она не могла поделиться с ним лавой – жизненная сила золотого дракона выглядела совсем иначе, ходовайка смутно чувствовала её и понимала: сейчас её осталось уже совсем мало.

Илидор добрел до небольшого ручейка, бьющего среди поросших мхом камней, и сел на один из этих камней. Долго смотрел в воду и о чем-то думал, разложив вокруг полы плаща и накручивая на палец прядь золотых волос. Ходовайка осторожно подобралась под другую руку, Илидор рассеянно погладил машину по приглазной пластине и тут же одернул ладонь. Ходовайка не обиделась.

Прошло немного времени, и дракон прилег на мягкий мох, погрузил пальцы в холодную воду родника, пошевелил ими. Задумчивое выражение лица и взгляд сквозь не менялись, Илидор продолжал о чем-то сосредоточенно размышлять, но видно было, что мысли в его голове ворочаются всё труднее: золотые глаза бледнели, взгляд становился всё менее осмысленным, дыхание – глубоким, он несколько раз зевал и тер лицо ладонью, смоченной в ледяной воде. И в конце концов уснул, положив голову на согнутую в локте руку.

Ходовайка, неловко двигая вибриссами, подоткнула под спящего дракона крылья его плаща и покатилась на разведку в большую пещеру близ Масдулага, до которой сегодня никак не смог бы добраться смертельно уставший дракон.

Пока Годомар заливал лаву в руконогу, он всё представлял, как может повернуться его встреча с Фрюгом Шестернёй и стрелунами Фрюга, и Годомару не нравилась ни одна из картин, нарисованных собственным воображением.

– Как думаешь, Годомар-р, зачем я взял тебя с собой на встр-речу с королем? – спросит Фрюг, сильней обычного выпячивая торчащую в бороде мясистую губу.

Рукатый ответит уверенно, потому что знает:

– Чтобы я сам услышал того гнома, Кьярума, и согласился с тобой.

– О! – Фрюг поднимет указательный палец. – Точно! А ты чего сделал, Годомар?

И велит стрелунам затыкать Годомара копьями, а Годомар не сможет увернуться, потому что будет сидеть в открытом кресле над резервуаром руконоги.