Дэвид Арнольд - Электрическое королевство [litres]

В первую ночь, после заката, – после долгой, тяжелой работы, когда она при помощи мачете перерубила веревку, на которой повесился Архитектор, и устроила на первом этаже бардак, а после похоронила хозяина за домом, – она спустилась в подвал в поисках перекуса и там уставилась на каменную стену, смотрела на нее так долго, что стала различать контур приведшего ее сюда круга, а позже, приняв первый в своей жизни горячий душ и размышляя о музыке и сексе, о горячем душе и путешествии во времени, подумала: «Прошла неделя».

Нико лежала на самой, наверное, удобной в мире кровати и смотрела на заглавие этой поэмы.

И как она прежде умудрилась ее не прочесть? Разве папа не говорил о ней? Нико запомнила бы, ведь это была одна из тех редких поэм, которые заставляют поверить в то, что автор – ни много ни мало оракул и ему открыты твои тайные помыслы, закоулки твоей души, а твое уродство под его пером превращается в красоту.

Наверное, так просто совпало, что этот стих шел сразу за любимым стихом папы.

Назывался он «Врата».

Нико бережно закрыла книгу, одно из сокровищ, добытых в «Миллионе книг» в другой, казалось, жизни (в некотором смысле то и была другая жизнь). Она положила ее на прикроватный столик, рядом с фотографией молодых родителей, которую поставила так, чтобы их было видно из любого угла комнаты.

Утомленная, но при этом взвинченная, она наугад открыла красный дневник и прочла запись:

ДАТА: 7 мая 2033 г.

МЕРОПРИЯТИЯ:

● доставка в Сельский Дом. В прошлый раз мы обнаружили на двери записку с просьбой принести больше приправы тако.

Нико вспомнила, как оставила эту просьбу.

И радость, когда ее исполнили.

Нико прочитала еще несколько записей, и до нее кое-что дошло. Она увидела закономерность. Более амбициозные Жизни, те, что пытались расширить границы своих возможностей, обычно не получали ничего, кроме травм, катастроф и печали; в то же время те Жизни, которые понимали и чтили свою силу, обычно оставались удовлетворенными.

Нико закрыла дневник и уже хотела убрать его на ночь, как вдруг заметила еще кое-что. На задней обложке в коже переплета было выдавлено единственное слово: «ЖИЗНИ».

А под ней тянулось четыре ряда крохотных чисел, от 1 до 160.

И каждое было перечеркнуто.

Здесь, в доме на горе, луна казалась ближе и лила сквозь окно свет, какого Нико прежде не видела. В нем, в этом сиянии, Нико присмотрелась к зачеркнутым числам и вспомнила о курах в укрепленном курятнике, подумала о том, что завтра будет на завтрак. Она уже достаточно ознакомилась с содержанием дневников и поняла, что есть надо лишь запасы из подвала и урожай из сада. Еще она подумала о времени, когда строили этот дом, и почему Архитектор не захотел выживать в таком прекрасно приспособленном под выживание месте; возможно, в один прекрасный день она получит ответы на некоторые вопросы. Возможно, у нее появится нечто большее, чем просто догадки, – определенность. Возможно, Сельский Дом станет далеким воспоминанием, и она будет думать: «Это наверняка был кто-то другой». Но сейчас, в эту первую ночь, Нико смотрела на свои руки и вспоминала двух птичек, приносивших ее семье экзотические гостинцы из далеких-предалеких стран. Думала, как странно полагать, будто мы вообще что-то да знаем.

Из сумки под кроватью она достала дедушкин нож и аккуратно выдавила им на задней обложке Красной книги очередное число.

Если бы город можно было носить как свитер, я бы натянула на себя Бостон.

Спрятавшись за статуей, пристально смотрю в окно на втором этаже старого каменного дома. Я вглядываюсь в него сосредоточенно, однако по-зимнему пушистая красота города слегка отвлекает. Всякому городу лучше под снегом, который скроет следы разрушения: руины и воронки на месте домов, перевернутые машины и горы костей – снежной красоте все едино. А еще, если правильно выбрать время, снег облегчает поиски.

Этих двоих было бы тяжело не найти: цепочка следов от ботинок и тут же – от лап, что преданно семенят позади.

Бьются ли уже в унисон их сердца?

В какой-то момент следов стало больше – их оставила небольшая группа людей у подъезда того же каменного здания.

В этом доме все окна темны или выбиты, кроме одного.

Стоя за статуей, я пристально смотрю в него – на мерцающий огонек за стеклом – и жду. Сколько еще? Поговорить с ним? Сказать ему, кто я? Еще в Сельском Доме, когда идея только пришла мне в голову, о цели я толком не думала.

Решила, что приду сюда и сразу пойму, чего хотела.

И вот я тут, и все тот же голос подсказывает: как только увидишь его, поймешь, зачем пришла, – и остается надеяться, что голос не ошибается.

Я жду.

Сколько уже? Я не знаю, потому что время – как ветер.

Наконец вот оно. Происходит все быстро, и я растягиваю момент…

В окне вижу его лицо – он смотрит в ночное небо, мальчик, которого я когда-то любила и который вдвое младше меня. В это растянутое мгновение мой пульс учащается, когда рядом возникает Гарри и кладет передние лапы на подоконник. В окне появляется еще лицо, и Леннон оборачивается, что-то ей говорит…

Они улыбаются, и вот в окне снова пусто.

Голос был прав, я знаю, ради чего сюда шла. И куда мне следовать дальше.

Лагерь приткнулся в углублении в склоне горы, как и говорилось в Красных книгах. Своим порядком палатки напоминали деревушку, исчерченную хорошо утоптанными тропинками. Некоторые были освещены изнутри трепещущими огоньками.

Стояла середина ночи; в небе висел краешек молодой луны.

– Только тихо, ладно?

Она передала маленькому мальчику пакетик яблочного пюре, за который он тут же схватился.

После стольких дней, проведенных вместе в пути, она все еще не знала, умеет ли он говорить. Ему было всего три годика, и держался он тихо. Много ли он вообще понимал? Возможно, ему даже лучше было оставаться в неведении, ведь ее костюм и шлем пятнала кровь.

Она взяла ребенка на руки и обогнула лагерь, направляясь к раскидистому дубу в дальней его части, где и стояла нужная палатка.

За четыре года в окрестных лесах знания Нико корнями глубоко ушли в эти земли, она теперь понимала их ритмы и голос как свои собственные: часовые на постах не заметили молодую женщину с ребенком на руках; не заметил ее и мужчина, что всего в нескольких шагах от нее, пошатываясь, откинул клапан палатки и вышел отлить.

При необходимости Нико умела становиться призраком.

Дойдя до нужной палатки, она остановилась и, сделав глубокий вдох, откинула клапан, вошла.

В углу горел огарок свечки; его огонек сквозь тонированное забрало шлема отливал зеленоватым светом. На земле, завернувшись в плотные одеяла и тихонько посапывая в ритме спокойного сна, спала женщина.