Линси Миллер - Что мы пожираем [litres]

В комнате воцарилась тишина.

Шервилл наклонилась вперед, ее губы побледнели.

– Как тебе удалось так долго от нас скрываться? Ты же из Благого-Поверженного-в-Лощине, да? Когда разговоры заходили о тебе, его превосходительство был очень немногословен. Его мать вела себя почти точно так же. Ты – грехоосененная?

«Уничтожь сердца пэров, которые контролируют знаки».

– Вообще-то, я из Болот, – сказала я. – И я двуосененная.

Четверо пэров, которых я не отравила, упали, их головы ударились о стол, а тела рухнули на пол. Солдаты выхватили мечи и ножи, но все они были слишком далеко. Несколько человек выбежали за дверь. Пэры начали паниковать.

Ближайший к нам пэр приставил к горлу Карлоу кинжал.

– Советую этого не делать, – сказала она, беря кинжал за лезвие и вырывая его из его рук.

Позади нее Шервилл и другие отравленные мной пэры делали последние судорожные вдохи. Остальные старались как можно скорее покинуть зал, оставив меня на милость своих солдат. Я подняла нож, и все они заколебались. Карлоу усмехнулась.

– С судом и советом покончено, и они это заслужили. Дверь открывается, а они без раздумий готовы были принести нас в жертву, чтобы утолить ее голод и спастись самим, – сказала я. – Через десять минут все знаки будут уничтожены. Вы можете уйти, а можете остаться и помочь нам выяснить, как спасти Цинлиру.

Ближайший ко мне солдат посмотрел на корчащегося у его ног пэра и вздохнул. Он вложил меч в ножны.

– Нужно ли останавливать членов суда? – спросила Карлоу.

– Пусть бегут, – сказала я. – У меня на них другие планы.

Карлоу поддалась искушению уже через пять минут после того, как последний из тринадцати пэров перестал дышать. Она попыталась разорвать свое проклятие и взвыла так громко, что меня пробрало до костей. Ее одежда была в пятнах крови и чернил, растекшихся в очертаниях ее знака, но сам шрам исчез. Мне пришлось вытаскивать ее из комнаты. Она лишилась чувств на пороге, и ее поднял солдат в черно-красной форме Уирслейнов. Другие солдаты Уирслейнов стояли слева и справа от меня, как будто я была Алистером. Я попросила их помочь солдатам, с которыми разговаривала, пока Карлоу была без сознания.

По большей части они были готовы помогать, как только услышали о Двери и планах совета.

Остальные пэры поспешно бежали из Устья, бросив город в суматохе экипажей и солдат. Их слуги потерянно сновали по коридорам, а солдаты не знали, куда делись их пэры. Я побежала искать Алистера – так быстро, как позволяли мои ноющие ноги. Хана нашла меня первой.

– Он что-то сделал, – прошептала она, схватив меня под руку и потащив через переполненные залы к крылу, где были его покои. – И у него не получилось.

Этого я не предвидела – того, что осененные начнут делать то, что мечтали сделать, пока были связаны знаками. Алистер нашелся в комнате, в которой все было покрыто толстым слоем пыли. Перед ним лежали два видавших виды кролика из мягкой шерсти. Единственными отметинами в пыли были его шаги и линии там, где он провел руками по камню. Я осталась стоять в дверях.

– Алистер?

– Не получилось, – прохрипел он.

В комнате стояли две детские кроватки.

– Твои сестры мертвы, – я медленно шагнула вперед и коснулась его спины. – Мне жаль. Сомневаюсь, что осененные в принципе могли бы их вернуть.

Он сидел, согнув голову над коленями, прижав руки к лицу, почти уткнувшись лицом в пол, – и плакал. Между пальцами стекала кровь.

– Не хватает. Никогда не достаточно.

Я села рядом с ним и погладила его по волосам. Он уткнулся мне в плечо. Я чувствовала, как мой воротник становится влажным от слез и крови. Через некоторое время Алистер вздрогнул и вытер лицо рукавом. Когда он начал извиняться, я показала ему, чтобы он замолчал.

– Сколько ты убила на этот раз? – спросил он.

– Тринадцать человек, – сказала я. – Только тех, кто контролировал осененных.

Он засмеялся низким и грубым смехом.

– А знаешь, мы ведь теперь одинаковые. – Я коснулась шрама над его сердцем. Он все еще был розовым и из него сочилась кровь, но его плоть отвергла чернила. – Мы не связаны.

Он обхватил мое лицо одной рукой.

– В те первые несколько дней мне снилось, что я открываю тебя, как Дверь, и я всегда просыпался, беспокоясь о том, каких твоих монстров выпустил на волю.

– Ты никого не выпускал, – сказала я и поцеловала его в щеку. – Мои монстры уже были здесь.

Пэры и совет здесь засиделись.

Чтобы собрать всех, кто нам нужен, понадобилось четыре часа. Сафия проспала большую часть этого времени, когда мы наконец встретились, ее глаза все еще были красными, а веки слипались. Освободившись от знака, она пыталась исцелить слишком многих, тех, кого не могла вылечить, пока была связана, и Хана в отчаянии металась между ней и Алистером. Не переусердствовал только Бэзил.

– Такой работы у нас скоро будет в достатке, – сказал он, расхаживая по выбранной мной комнате.

Она была не такой большой, как зал суда, который был настолько велик, что казался внушительным, но места здесь хватило всем пожилым людям и солдатам. Я разложила на длинном столе карту Цинлиры, а Карлоу отметила на ней все места, что мы нашли в записях советников. Мак сидел рядом с Бэзилом, перечитывая заметки Уилла о Лощине.

Мы ждали, едва слышно переговариваясь между собой. Со временем в комнату начали стекаться люди. Приходили и те, кого я видела во дворце, и те, кого я не знала. Хана вела группу солдат, которых я видела только мельком. Многие из пришедших были в возрасте, в их волосах виднелась седина, появившаяся во время правления Расколотого суверена. Они знали, что делают, гораздо лучше, чем я.

И многие видели, как я убила за последнюю неделю больше людей, чем они когда-либо видели убитыми вообще.

– Лорена, – Карлоу кивнула мне и вытащила из кармана пальто пару красных очков. – Это тебе.

– Что? – я взяла их и посмотрела линзы на свет. Они выглядели так, словно масло скользило по воде под стеклом. – Он не сказал зачем?

Она пожала плечами.

– Меня просто попросили их передать.

Как только два часа истекли, а людей в комнате стало намного больше, я надела очки. Оправа была тяжелой, и этот кровавый знак отличия был куда заметнее любой броши, которую мог дать мне Алистер. Я встала. Люди замолчали и зашевелились. Странные тени, слишком бледные, чтобы быть творцами, двигались между ними и исчезали, когда я смотрела на них через линзы. Одна из них пронеслась мимо занавески, взъерошив ее. Дверь была слабой.

Грешные ждали.

– Дверь откроется через десять дней, – сказала я – и прервалась, ожидая, пока утихнут восклицания и ворчание. – Если вы не хотите скормить ей десятую часть населения – и кто знает, сколько еще людей потом – этого не избежать. Мы должны готовиться к худшему.