Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками

— Мы тоже повеселимся, — Сашка тряхнула головой, избавляясь от видения. — Я притащила кое-какие продукты, шампанское, у вас ведь есть бокалы? Сейчас проверим, чего не хватает, и я сбегаю в магазин…

— А ваши родители, — он все еще стоял у порога, будто гость, — они… с кем встречают Новый год?

— Я росла с мамой, отца в глаза не видела, — Сашка улыбнулась нарочито весело, чтобы не нагнетать драму. — Но у нее совсем другая жизнь. Много… любящих родственников. Вокруг. Рядом…

Сашка запнулась. За прошедшие три дня она звонила маме шесть раз, все время с разными «легендами», как шпион. Дважды говорила с Коневым, один раз — с Аней, дважды молчала в трубку и только один раз осмелилась поздравить маму с наступающим — под видом сотрудницы жилищной конторы.

Мама не узнала ее голоса. Она показалась Сашке оживленной, чуть ироничной, но в целом вполне спокойной и даже довольной, и Сашка, положив трубку, почувствовала смутную тень обиды. Хотя должна была радоваться, затем и звонила, чтобы убедиться, что все идет ровно так, как Сашка для них пожелала…

— Вот бенгальские огни, — Сашка разгружалась на кухне, перекладывая на стол содержимое рюкзака. — Вот гирлянда. Будет настоящий праздник…

— Спасибо, — быстро сказал Антон Павлович. — Я, к сожалению, против любой пиротехники. Я… не хотел вам говорить, но у меня неделю назад чуть не сгорел дом…

— Ничего не бойтесь, — сказала Сашка и услышала родительские нотки в своем голосе, как если бы рядом оказался испуганный ребенок. — Вы в полной безопасности со мной, ничего больше не случится, никогда… — она поймала его взгляд и быстро поправилась: — …Но если вам неприятно, мы можем не жечь огни или выйти с ними на улицу, в снег.

— Вы говорите, как Дед Мороз, — он неуверенно улыбнулся.

— Я и есть в какой-то степени он, — Сашка без приглашения открыла холодильник, забросила пару упаковок с продуктами на чистые полки. — Вы хотели бы к столу что-то особенное? Как на праздник? Я-то с детства привыкла к оливье, селедке под шубой, но вдруг вы их не едите?

— Если Ярослав позвонит, — сказал он тихо, — вы… мне по-прежнему не признаваться, что вы здесь? Или все-таки можно сказать ему?

Сашка аккуратно закрыла дверь холодильника. Сунула под мышки вдруг озябшие ладони:

— Если позвонит, просто скажите ему, что все нормально. Он по голосу услышит, что… что вы его не обманываете.

— Раньше я часто ходил на реку, — он взял в руки банку с огурцами, стал разглядывать, будто вместо ординарных маринованных овощей внутри плавали экзотические рыбки. — Пешком… по Сакко и Ванцетти, мимо вашего Института. Я там встречал студентов. Они были чем-то похожи на вас… неуловимо. Но… мне показалось, они полностью замкнуты… друг на друга, и никем больше не интересуются. Когда ребята разговаривали, курили вместе, целовались в подворотне, а я шел мимо… Я не существовал для них, они были внутри… своего закрытого мира. Будто за стеклом…

— Вам кажется, что я… странная? — Сашка смутилась.

— Почему вы не поговорите с Ярославом? — он посмотрел ей в глаза. — Что между вами произошло?

— Вы меня прогоняете? — она вдруг увидела себя со стороны.

Все, что секунду назад казалось логичным и правильным, обернулось бесцеремонностью, чудачеством, едва ли не хамством. Он не ребенок. А Сашка не Дед Мороз.

— Нет, — он шагнул вперед, посмотрел почти испуганно. — Что вы. Я очень рад, что вы пришли… Идемте, я покажу вашу комнату.

Тридцать первого декабря она ненадолго заскочила в общагу — взять кое-какие учебники. В холле первого этажа стояла наряженная пластиковая елка. Сашкины однокурсники, из группы «А» и группы «Б», сидели за барными стойками вокруг кофемашины, пялились на экраны планшетов и смартфонов, не разговаривали, но были постоянно на едва различимой связи — будто гирлянда с цветными лампочками в переплетении зеленых проводов.

— А что, на каникулы никто не уехал? — спросила Сашка.

— А смысл? — лениво отозвался Игорь Ковтун.

Он сидел на высоком стуле, болтая в воздухе ногой в летней сандалии поверх теплого шерстяного носка. Футболка с очень короткими рукавами открывала мощные руки спортсмена, на предплечье ниже локтя синел, будто татуировка, округлый знак, маркирующий рабскую зависимость от Великой Речи.

«Никому из нас больше некуда ехать, — подумала Сашка. — Мы принадлежим Институту…»

«Они принадлежат, — подумала с внезапным ожесточением. — Они в закрытом мире, будто за стеклом, а я нет. Я вам не аквариумная рыбка».

— Как поживает твой пилот? — осторожно спросила Аня Бочкова.

— Отлично поживает, — Сашка взяла картонный стакан из общей стопки. — Как эта кофеварка работает, можете научить?

Они посмотрели на нее, как если бы она вышла перед ними на сцену в вертикальном луче прожектора.

— И все его родственники поживают отлично, — Сашка повысила голос. — И так будет всегда. В Институте больше никто не будет меня наказывать!

— С этого места подробнее, — глухо сказала Лиза.

Она сидела по ту сторону барной стойки, Сашка не заметила ее, когда вошла. А теперь Лиза встала, белая, как восковая свечка:

— Подробнее. Ты что, дала Фариту Георгиевичу и за это получила иммунитет?!

Сашка отшатнулась:

— Следи за языком.

Отступая спиной вперед, не выпуская Лизу из виду, она попятилась к двери — под многими взглядами. Даже капелька масла в стакане с водой не может быть настолько чужой и отторгаемой. И она ничего, ничего не сумеет им объяснить: они пожертвовали свободой, а Сашка нет, но это не ее заслуга и не их вина.

Она медленно повернулась лицом к двери, спиной к Лизе и к однокурсникам. Шаг, еще шаг, до двери рукой подать…

Вошел Костя — быстро, уверенно, заранее зная, что Сашка здесь, заранее широко улыбаясь:

— Все-таки явилась праздновать, да?

— Нет, — сказала Сашка и оценила, как изменился его взгляд. — Вы уж без меня как-нибудь. С Новым годом.

Антон Павлович стоял у стола, где рядом с зеленой маленькой елкой помещался старинный посылочный ящик из фанеры. На темной столешнице рядами лежали елочные игрушки — Антон Павлович протирал очки, щурясь. Сашка сунула ноги в домашние тапочки:

— А я так поняла, что у вас нет игрушек, и специально прикупила орехов и фольги…

— Конечно, есть, — Антон Павлович поправил воротник тщательно выглаженной домашней рубашки. — Мы обычно ставили две елки и наряжали еще одну во дворе, но потом она высохла, и пришлось спилить…

Сашка подошла ближе. Игрушки были тщательно отсортированы: ряд старинных фигурок, снеговики, конькобежцы, клоуны, каждой игрушке лет по семьдесят, наверное. Фонарики и сосульки, которым лет по пятьдесят. Старые и современные, вычурные и простые, и в каждом стеклянном шаре Сашка видела свое отражение.