Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками

— Целая коллекция, — сказала она, боясь прикоснуться.

— Есть еще другие, маленькие, — Антон Павлович склонился над пустеющим ящиком. — Вот…

Он вытащил со дна, покрытого слоем ваты, пригоршню разноцветных елочных шаров размером с вишню.

— Как славно, Саша, что вы пришли. Я уже не так хорошо вижу, а это тонкая работа. Но орехи и фольгу мы тоже пристроим к делу, не сомневайтесь…

Сашка кончиками пальцев взяла со стола большой красный шар, поднесла к свету. Грамматический разбор — на троечку. Верификация — на четверку, визуализация — на пять; она увидела в шаре отражение светловолосой женщины в нарядном платье, а рядом мальчика лет десяти, а рядом — ветки огромной елки с уже горящими елочными огнями. Люди в шаре двигались и разговаривали, Сашка могла бы прочитать слова по их губам, но рука дрогнула, и Сашка, боясь разбить игрушку, положила шар обратно на столешницу.

— Что с вами? — тихо спросил Антон Павлович.

— Мать Ярослава, — сказала Сашка. — Что с ней случилось?

— Она болела, — старик опустил плечи. — Это было давно… Сыну только исполнилось двенадцать. Но я помню, будто вчера…

Сашка прикинула расстояние по времени. Нет, сейчас она не дотянется. И ведь время дискретно, если спасти ту женщину — получится совсем другой Ярослав и другой Антон Павлович, может быть, счастливее. Но другие.

— Скоро мир изменится, — сказала Сашка. — В нем никто больше не будет умирать.

— Это невозможно, — он улыбнулся, немного встревоженный ее реакцией. — Но если вы так хотите, пусть будет. Пусть все живут вечно.

Телевизора в доме не было, часы с большим маятником отставали минуты на две, Сашка вовремя вспомнила, что у нее есть планшет, а на планшете — таймер с секундной стрелкой. В половине двенадцатого она запустила отсчет времени и мельком зацепила краем глаза список файлов, присланных на почту. На верхней строчке лежал новый, ни разу не открытый файл от Физрука — теперь уже точно от Физрука, с его официального адреса. «Я не убиваю студентов, — вспомнила Сашка. — Я давал вам задания “со звездочками”, усложненные. Это тоже учебный процесс…»

Она не стала ни раздумывать, ни колебаться. Два касания пальцем — и нет никакого файла, и, вполне вероятно, нет никакого Физрука. Она в полном праве — она на каникулах…

Закурлыкал дверной звонок — кнопка, как Сашка давно выяснила, помещалась с той стороны калитки. Неизвестно, кто явился в ночь за двадцать минут до Нового года, и Сашка подобралась.

— Я сама, — сказала она Антону Павловичу, которому тоже явно сделалось не по себе.

Сашка сунула ноги в ботинки, не зашнуровывая, накинула куртку на плечи и вышла в морозный темный двор. Загорелась, отвечая на движение, лампочка под крышей.

Была идеальная новогодняя ночь — и желать нельзя ничего лучше, безветрие и легкий снег, и небольшой мороз только затем, чтобы не разводить слякоть. По снежным искрам в свете уличной лампочки Сашка прошагала к калитке и поняла, что ее роста не хватает, чтобы заглянуть через забор. А дверного «глазка» в калитке не предусмотрено.

— Кто там? — спросила она начальственно, резко, давая понять гостю, что его здесь не ждали.

Последовала длинная пауза. Потом в замке калитки повернулся ключ, и это было как в кошмаре — ты не желаешь впускать чудовище, а оно лезет.

Калитка открылась. Сашка увидела Ярослава Григорьева в черном пальто со снегом на плечах, с букетом сосновых веток и чемоданом на колесиках, на длинной ручке. Сашка смотрела на него, шел снег, пауза тянулась, становилась неприличной…

— А позже ты не мог? — спросила она неестественно-тонким голосом.

До Нового года оставалось шесть минут. Потом пять. Антон Павлович сидел в одиночестве за накрытым столом, глядел на украшенную миниатюрную елку и терпеливо ждал.

Ярослав стоял на кухне, лицом к окну, ладонями упираясь в подоконник. Сашка перебирала продукты на столе — одинокие картофелины, вареные морковки, обрезки свеклы, оставшиеся от салатов.

— Саш, — проговорил он шепотом. — Это… как-то слишком. Я не хочу… никому портить Новый год. Давай потихоньку встретим и потом сделаем так, чтобы ты счастливо жила собственной жизнью, а о своем отце я позабочусь сам.

— Я должна тебе что-то сказать, — пробормотала Сашка.

— Ты мне ничего не должна. Ну что за игры — отрубать хвост по частям…

— Понимаешь, я не человек, — сказала Сашка с отчаянием. — Я убийца реальности и разрушитель грамматики. Я сингулярность… Пароль. Прости меня, пожалуйста, я не могу это изменить. И не могу скрывать от тебя. Вот и все.

За три минуты до Нового года Ярослав настроил часы с большим маятником, и двенадцать пробило почти вовремя, старомодно и очень трогательно. Втроем они выпили шампанское, Ярослав усадил Антона Павловича на почетное место — во главе стола. Сашка долго ходила вокруг, наполняя тарелки, переставляя блюда, и делала вид, что очень занята. Ярослав спокойно, буднично рассказывал отцу о своей новой работе, его речь была полна профессиональных терминов и оборотов, которые старик, вероятно, знал, по крайней мере он кивал, не задавая вопросов, и слушал с явным интересом. Сашка не прислушивалась; у Ярослава все нормально, вот что за смысл он транслировал и ей, и отцу, для обоих этого должно быть достаточно. Постукивали часы, ободренные всеобщим вниманием. Грохотали фейерверки на соседней улице, звякала о фарфоровую тарелку тяжелая вилка у Сашки в руках, Ярослав говорил и улыбался. После Сашкиных слов он, разумеется, посчитал ее сумасшедшей, и это разъяснило для него все ее странности. И он, возможно, захочет что-то с этим сделать, но не сейчас. Новый год для его отца должен быть спокойным и счастливым…

Ярослав замолчал и посмотрел на Сашку через стол. Торопливо улыбнувшись, она протянула ему блюдо с новогодним салатом, как будто это было последнее, что она могла ему предложить.

Он взял из ее рук блюдо, но только затем, чтобы поставить обратно. Поднялся, обошел вокруг стола, уселся рядом с Сашкой и обнял ее за плечи.

Она оцепенела.

Он снова заговорил, обращаясь к отцу, который глядел на них сквозь толстые линзы своих очков, будто сквозь дождевые стекла. Сашка по-прежнему не слышала ни слова, но теперь чувствовала, как вибрирует его теплый бок под светлой рубашкой и какая у него горячая и тяжелая рука, будто у медведя. Он рассказывал теперь, кажется, о городе на берегу океана, о белых высотных зданиях у песчаного пляжа и о длинной очереди на посадку, когда приходится описывать над городом несколько кругов.

Сашка очень медленно, нитку за ниткой, расслабила мышцы, привалилась к нему и положила голову на плечо. И пожалела только о том, что не успела поставить «якорь» во времени, что не сможет повторять эту минуту много раз, как любимую запись.