Бернхард Хеннен - Белая королева [litres]

На помосте стоял стол с широкими кожаными ремнями по краям.

– Ложись! – приказала Хранительница.

Милан повиновался, прижав к телу грубую власяницу. Она доходила ему только до колен, и юноша волновался, что власяница задерется.

Когда он улегся на стол, Хранительница ловко пристегнула его ремнями – видимо, у нее был немалый опыт в таких вопросах.

Милан смотрел в бездонные лазурные небеса.

На площади вновь воцарилась тишина.

– Торжество справедливости в конце любой войны – это иллюзия, – разнесся над площадью звучный, будто созданный для приказов, женский голос. Голос, выкованный жизнью в непрерывных сражениях.

Милан повернул голову.

Императрица поднялась на ноги. Сейчас она выглядела совсем иначе, чем в лагере войска. Алая бригантина с декоративными заклепками в виде розовых бутонов, узкие брюки по мужской моде патрициев и высокие сапожки цвета только что распустившихся маков, белокурые локоны с пепельным оттенком собраны в высокий хвост, суровое лицо – Сасмира показалась Милану странно бесполой. Не мужчина, но и не женщина, а какое-то андрогинное создание.

– Слишком много злодеяний совершено обеими сторонами, чтобы можно было добиться справедливости для всех, – продолжила она. – Но я обещаю вам обеспечить закон и порядок. Именно этого я и добиваюсь сегодня, здесь и сейчас. Закон и порядок должны восторжествовать – в первый раз после окончания войны.

Императрица помолчала. На площади повисла гробовая тишина. Все напряженно ждали, какой приговор вынесет Сасмира.

– Нандус Тормено, я обвиняю тебя в том, что на этой самой площади ты приговорил к казни через сожжение шпионку из Швертвальда, ложно обличив ее в ведовстве. Я обвиняю тебя в том, что ты приговорил к казни через колесование двух контрабандистов, огульно осудив их за кражу серебряного диска из твоего октагона с использованием костюма Человека-ворона. Ты злоупотреблял своими полномочиями и выносил несправедливые приговоры, полностью осознавая неправомерность своих действий. Это позор для верховного священника. Нет высшего блага, которое оправдало бы подобное пренебрежение законом и правосудием.

Императрица снова помолчала.

Милан закрыл глаза. Сасмира говорила правду. Если рассматривать поступки его отца с такой точки зрения, они явно были результатом искаженного восприятия морали.

– И, наконец, я обвиняю тебя в том, что ты вступил в заговор против императорской семьи, объединившись с верховными священниками других провинций империи. Ты являешься членом тайного ордена, готовившего заговорщиков в Красном монастыре и Красной Башне. Этот тайный орден много десятилетий влиял на политику империи. Его представители были движущей силой восстания князей. Именно они повинны в гибели моего деда, императора Орелиана. Не они самолично выбросили всех моих родных из окна дворцовой башни, но их мысли и коварные интриги привели к этому кровавому злодеянию. Что ты ответишь мне на эти обвинения, Нандус Тормено, верховный священник Цилии?

Отец молчал.

Милан не мог представить себе, чтобы он действительно был заговорщиком. Но какой смысл возражать? Что значит его слово против слова императрицы?

– Милан Тормено! – Сасмира обратилась ко второму обвиняемому. – Ты признаешь себя виновным в убийстве Николо Тримини и одиннадцати его подчиненных?

Юноша глубоко вздохнул. Он понимал, что его смерть на эшафоте будет ужасна. Вероятно, он умрет окровавленным скулящим комком плоти. Это его последняя возможность проявить достоинство.

– Я признаю, что убил двенадцать человек. Они замыслили уничтожение целого народа – с одной-единственной целью, ради собственного обогащения. Я не раскаиваюсь в этом поступке!

– Клевета! – закричала женщина с трибуны патрициев Ферранты. – Я не потерплю, чтобы доброе имя семьи Тримини поливал грязью убийца…

– Работорговцы! – закричали в толпе. – Тормено-младший должен был всех вас превратить в камень!

Императрица кивнула:

– Правда и то, что Милан Тормено не раз проявлял подлинный героизм. В Далии никогда не забудут, как он вызволил похищенных детей из плена Человека-ворона. Он одолел грима и убил обоих василисков, навлекших столько бед на земли Цилии. Как же отнестись к такому человеку по справедливости? Он объединяет в себе свет и тьму, как и все, кто сражался на этой войне. Тут невозможна справедливость. Лишь сила прощения способна исцелить раны, нанесенные друг другу теми, кто был причастен к войне. Я готова помиловать его. Он покинет эту площадь свободным человеком.

Милан ушам своим не верил. Он свободен?

– Но у такого моего решения есть одно условие, – продолжила Сасмира. – Нандус Тормено! Назови мне место, где находится Красная Башня. Я знаю, что тебе это известно.

– Я поклялся навсегда сохранить эту тайну. – Нандусу было трудно говорить. Глубокий, столь могучий голос подводил старика, и слова звучали неразборчиво, гнусаво.

– Я знаю, какова твоя порода, Нандус Тормено. Я понимаю, что допрос с пристрастием не может сломить тебя. Потому муки придется терпеть твоему сыну – пока ты не будешь готов ответить мне. Вот мой приговор. Твой сын может покинуть Цилию целым и невредимым, он уйдет отсюда свободным человеком, если ты примешь это решение, Нандус Тормено. Ты ответишь на мой вопрос?

Над площадью воцарилась звенящая тишина – все затаили дыхание.

Нандус молчал.

Но Милан и не ожидал иного.

Столешница, к которой его привязали ремнями, вдруг провернулась – видимо, под ней был установлен подъемный механизм.

Теперь Милан находился в почти вертикальном положении и видел толпу на площади, целое море лиц. А вот повернуться и посмотреть на отца и императрицу он уже не мог.

В толпе он увидел Пьетро, их старого слугу. Рядом со стариком стояла Луиза, их кухарка. Неподалеку сгрудились торговки с рынка – Милан был знаком с ними с самого детства. Некоторые люди пристыженно отворачивались, когда он смотрел им в глаза.

Заметил он и Валерио, старого рыбака с встопорщенной седой бородой. Жутковатую татуировку на голове скрывала соломенная шляпа. Когда-то Валерио поклялся Милану, что отвезет его в любое место, куда только может доплыть судно, даже к далеким Столпам Мира в ханстве.

Вокруг старика стояли и другие рыбаки – много-много знакомых лиц.

Хранительница взяла Милана за мизинец левой руки и резко согнула. Палец сломался.

Милан охнул, но успел сдержать крик боли. Слезы навернулись ему на глаза.

– Продолжай, Фурия! – послышался сзади голос Сасмиры.

Хранительница перехватила его безымянный палец и согнула, на этот раз медленно, чтобы юноша прочувствовал все оттенки боли.