А. К Ларквуд - Неназываемый [litres]

– Абсолютно, – сказал маг. – Я отлично понимаю, что значит мечтать о спокойной жизни. Но я должен предупредить тебя, что покоя ты не найдешь. Ты уже носишь метку божества. Это, как правило, привлекает внимание.

Ксорве пожала плечами. Она не доверяла ему, но в любом случае для сомнений было уже поздно.

– Будь осторожна, – продолжал он. – У тебя уже не получится вернуть все на круги своя. Я не единственный, кто проснулся.

Но Ксорве и не собиралась ничего возвращать на круги своя. Она не впервые оставляет позади целую жизнь. Она знала, как это делается, и как это больно. В этот раз она выберет свой собственный путь.

Ксорве бросила Реликварий ему в руки и кивнула на прощание. Смотреть ему вслед она не стала. Дело было сделано.

К тому времени, как на Большой арене Карадуна начались беспорядки, Талассерес Чаросса уже исчез. Он покинул «Тысячеглазую» и отправился в город на поиски следующего корабля в Тлаантот. Мысль о возвращении уже начала становиться назойливой, как ботинок, который натирает, – чем дальше, тем больнее, но все лучше, чем босиком.

Клипер до Тлаантота улетал в полдень. Тал наблюдал, как грузят корабль: на борт поднимали пачки бумаги, банки с оливковым маслом, ящики с сахаром, мешки с кофе и бочки с вином, – и он, не раздумывая, ушел и сел на первый подвернувшийся корабль. Им оказался маленький челнок – на таком даже через Врата не пролетишь, – возивший пассажиров на однодневные экскурсии на побережье. Здесь была только большая карсажийская семья: полдюжины маленьких детей забрались на сиденья, чтобы выглянуть через борт.

У Тала не оставалось сил на выражение недовольства, даже когда они затянули песню о пляже. Он не мог вспомнить, что вообще его когда-то раздражало. Откинувшись на сиденье, он закрыл глаза. Никто из домашних не знает, где он, никто из местных не знает, кто он. Он словно перерезал все нити.

Так не могло продолжаться. Ему нужно вернуться. Тлаантот – его дом. Сетенай, конечно, потребует объяснений. Тал проведет этот день наедине с собой, а вечером вернется в столицу и сядет на почтовый корабль до дома.

Челнок приземлился, и он отправился вслед за другими пассажирами по зеленому мысу. На вершине скалы цвел утесник, ветер доносил сладковатый запах с моря. Тал держался поодаль и делал ставки, побившись об заклад с самим собой, на то, свалится ли ребенок в океан.

Что он скажет Сетенаю? Встречи не избежать. Все его вещи по-прежнему были во дворце канцлера.

Конечно, заманчиво было представлять, как он высказывает Сетенаю все, что о нем думает. Он несколько раз прокручивал это в голове, пытаясь вообразить себе реакцию Сетеная. Никаких извинений, это точно. Но он легко мог представить, что Сетенай не станет спрашивать, почему он ушел – потому что даже не заметил его ухода.

От этой мысли он помрачнел. Тал развернулся, собираясь отправиться назад к челноку, но тот уже взлетел. Зато впереди виднелась лестница в скале, а у ее подножия – пляж с серебристым, будто чистейшая соль, песком.

С обеих сторон залив был укрыт от ветра и открытого моря скалами, они будто сжимали его в объятиях. Бирюзовая вода была настолько прозрачной, что можно было разглядеть водоросли, которые колыхались при каждом движении волн.

Тал осторожно спустился по лестнице. После всего, что он пережил у Антрацитового Шпиля, и последовавших за этим событий, он не доверял своему чувству равновесия, а смерть у подножия скалы не входила в список его излюбленных развлечений.

Внизу лестницы он увидел лоток с белым навесом, где женщина, похожая на высушенный абрикос, торговала орехами в мешочках и каким-то ужасным винным пуншем. Тал купил чашку пунша и с разочарованием понял, что тот нисколько не ужасный, а наоборот – сладкий, холодный и успокаивающий.

Карсажийская семья устроилась рядом с остальными на пляже чуть дальше. Тал повернул в другую сторону, расстелил куртку на песке, сел и уставился на море, потягивая напиток.

Он поменял позу, чувствуя, как подминается теплый песок. Здесь не было никаких магов, никаких божеств – никто не искал и не преследовал его, чтобы убить, никто не испытывал к нему ненависти.

Он мог просто остаться здесь на некоторое время. Эту идею ему словно бы прошептал кто-то на ухо, хотя едва ли этот кто-то привык нашептывать ему приятные вещи.

На мгновение ему показалось, будто он плывет по течению, но вот-вот случится катастрофа. Нельзя просто делать то, что хочется. Нужно чему-то принадлежать. Иначе ты всего лишь никчемный отпрыск рода Чаросса, человек без друзей, без господина и без призвания.

А еще – человек, который может лежать на пляже под солнцем. Человек, который может отдыхать столько, сколько потребуется.

Он попытался вспомнить, что из его вещей осталось во дворце, и решил, что они ему не нужны. Сетенай не заслужил объяснений – наоборот, это он задолжал их Талу. Пусть оставит себе дурацкую коллекцию ножей Тала – возможно, она ему что-то да подскажет.

Из доков Карадуна можно было увидеть паруса и навесы сотен кораблей, поднимавшихся к Вратам, их белые гребни вздымались, будто волны. Шутмили стояла внизу и выглядела так, будто ее только что вытащили из горящего дома без единой царапины.

– Это тебе, – сказала Ксорве, протянув ей перчатки. – Не знаю, помогут ли они, но вдруг.

Шутмили покачала их в руках. Перчатки были слишком большими для нее, каждая – для огромной ладони. Ксорве подумала, что, возможно, стоило потребовать у Сетеная что-то другое, например, собственный корабль или огромную сумму денег.

– Куда ты собираешься? – спросила Шутмили. Она все еще не пришла в себя. Что, если она сожалеет о том, что случилось на крыше Могилы Отступницы? Легко говорить и делать что-то, когда уверен, что до последствий тебе не дожить.

– Пока не знаю, – ответила Ксорве. – Есть много мест, где я никогда не была.

Главное – улететь достаточно далеко, чтобы Оранне пришлось потрудиться, прежде чем она сможет потребовать исполнения обещанного. Это обязательно случится – такова природа подобных вещей, – но, пока судьба не распорядится иначе, Ксорве не станет сдаваться.

Рано или поздно ей придется принять решение. К этому еще предстояло привыкнуть. У нее не будет дома, где можно укрыться, никто не даст ей ценный совет, никто не защитит ее, кроме ее собственной изобретательности, у нее не будет иной цели кроме той, которую она выберет сама. Она не пыталась обмануть себя тем, что это будет легко.

– Ну, – сказала Шутмили. – Всегда можно отправиться в гастрономический тур по Лабиринту Отголосков. Надеюсь, ты не думаешь, что я об этом забыла.

Или, возможно, это будет легко. Впереди ждут огромные миры Лабиринта – бесконечные, замысловатые, чужие, – и знакомые столовые на станциях, где она сможет сидеть вместе с Шутмили и есть подогретую еду из чана, и где они будут защищать друг друга. Может, ей удастся получить все сразу?