А. К Ларквуд - Неназываемый [litres]

– Лучники обеспечивают стабильность Империи, – добавила она.

Опыт подсказывал Ксорве, что с людьми, которые говорят подобные вещи, спорить бессмысленно, так что она не стала даже пытаться.

– Но с тобой все хорошо? – спросила она вместо этого.

– Да, – ответила Шутмили, все еще хмурясь, на этот раз озабоченно. – Все хорошо, Ксорве. Я возвращаюсь туда, где мое место.

– Мне жаль доктора Лагри и Малкхаю, – сказала Ксорве. – Тебе сказали?

Она кивнула.

– Мне тоже жаль. Да обретут они покой у Очага Мары, – поспешно добавила она. – Я никогда не говорила этих слов о ком-то знакомом. Это… в это трудно поверить. Но в то же время это меня не удивило. Думаю, еще тогда, в мире Предтеч, в глубине души я знала, что они не выжили. Когда мы вернемся в Карадун, я напишу их семьям, с позволения тети. Если она сочтет мои письма уместными. Но я должна это сделать до слияния.

– Кстати, что это значит? – спросила Ксорве, заранее понимая, что ответ ей совсем не понравится. – Слияние. Слиться. Что это означает на самом деле?

На самом деле она хотела спросить « Что они с тобой сделают?» , но, возможно, она не так все поняла, и ей не хотелось настраивать Шутмили против себя.

Шутмили глубоко вздохнула и сложила руки на коленях.

– Имперский Квинкуриат – это нечто невероятно устойчивое. Адептам квинкурий доверяют. Они практически неуязвимы для скверны, что сводит риски к нулю. Они не страдают от физического упадка, как обычные адепты. И все это благодаря слиянию.

– Звучит не так ужасно, – заметила Ксорве. – В чем подвох?

– Это вовсе не должно звучать ужасно, – сказала Шутмили. – Это честь. Привилегия.

– Мм, – протянула Ксорве. – Так можно о многом сказать. Там, где я выросла, честью и привилегией считалось зашить рот и умереть с голоду.

Шутмили выглядела напуганной, и Ксорве тут же пожалела о своих словах. Какие бы чувства она ни испытывала к Дому Молчания, она ни с кем не собиралась его обсуждать.

– Это совсем другое, – сказала Шутмили. – Все члены квинкурии – то есть объединения из пяти человек, – сливаются воедино. У них общее сознание. Процесс слияния и единения связывает нового адепта с квинкурией.

– Общее что? – переспросила Ксорве. Шутмили ее как будто не слышала.

– Вот почему они так устойчивы. Когда пять умов работают совместно, откат распределяется равномерно. Тебе даже в голову не приходит, что нужно восстановиться. Все происходит само собой.

– Общее сознание.

– Да, – нетерпеливо сказала Шутмили. – У каждой квинкурии своя личность. Представь одного человека с пятью отдельными телами.

– Нет уж, спасибо, – сказала Ксорве. – Значит… когда ты… после слияния ты перестанешь быть собой?

Теперь она понимала, почему все они так обращались с Шутмили. Все встало на свои места. Она была очень дорогой и ценной деталью очень дорогого и ценного механизма.

– Я продолжу существовать, – сказала Шутмили. – Мой разум сольется с общим сознанием квинкурии. Конечно, я изменюсь.

– Но тогда… это будешь не ты.

– Да, – сказала Шутмили. – Полагаю, что так.

– И ты этого хочешь ? – спросила Ксорве, едва не переходя на крик. – Да это же самая настоящая смерть. Если это будешь не ты, значит…

Прежде чем Шутмили успела ответить, дверь открылась. На пороге с оскорбленным видом стояла инквизитор Канва Жиури – таким взглядом люди обычно одаривали Тала Чароссу. Шутмили съежилась на койке.

– Тебе сказали оставаться в каюте, – сказала она Ксорве, сдерживая себя. – Ты не имеешь права приходить сюда и досаждать адепту Канве.

– Какого хрена, тетушка Жиури , – бросила Ксорве. – Ты ведь прекрасно знаешь, что с ней сделают.

– Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь. Уходи по доброй воле или я позову стража, и он тебя выведет.

– Не прикасайся ко мне, – сказала Ксорве. Едва ли Канва Жиури готова к удару в живот. Ксорве была настроена драться.

– Ксорве, – окликнула Шутмили. – Все хорошо, мы поговорим в другой раз.

Она выглядела совершенно изможденной и, если Ксорве не почудилось, совершенно смирившейся.

Нет смысла нападать на инквизитора Канву. Ее просто-напросто вышвырнут с корабля или бросят в суровую карсажийскую тюрьму. С неохотой она встала и кивнула.

– Ладно. Извините, – сказала она. – Просто проверяла, как она.

Поджав губы, Канва Жиури хранила молчание.

– Все будет хорошо, Ксорве, обещаю, – сказала Шутмили. – Тетя, она не хотела ничего плохого…

Ксорве вернулась в каюту. Ей казалось, что она задыхается, будто тонет в слоях бархатистой красной обивки.

Возможно, в Карсаже так принято. Возможно, там это считается совершенно нормальным. Возможно, они обожают сливать свой разум с другими. Возможно, Ксорве впутала себя в это дело только потому, что она уже разнесла собственную жизнь на клочки и теперь ей нечем заняться.

Нет. Какими бы ни были причины, это просто позорно и расточительно. В конце концов она подобрала слово – возмутительно . Восемь лет назад Ксорве добровольно отправилась на смерть, потому что от нее этого ждали, потому что ей сказали, что это честь, потому что она не знала, что у нее есть выбор.

Ей не следовало отдавать им Шутмили. Хуже всего было то, что никто из них не понимал, что они теряют. Шутмили прожила с этими людьми всю свою жизнь, и никто из них, похоже, не знал ее и не любил. Ксорве хотелось знать, как Шутмили умудрилась вырасти такой необычной и забавной, учитывая, что росла она среди унылых зануд, которые наверняка даже тиски для пальцев раскладывают в алфавитном порядке.

Шутмили достойна того, чтобы жить, а Ксорве достойна угостить ее еще одним завтраком. С этими мыслями Ксорве приступила к плану спасения.

Ксорве послушно сидела в каюте, отслеживая смены караульных и число пройденных Врат. До Карадуна оставалось всего несколько дней пути. Совсем скоро ей придется действовать. У двери в спальню адептов разместился наряд стражей – явное напоминание, что адепту Канве нужно медитировать и готовиться к слиянию.

Cтраж из третьей смены отошел от двери в спальню в три утра, согласно корабельному распорядку. Затем последовала минутная задержка – страж из четвертой смены докуривал утреннюю сигарету. Воспользовавшись заминкой, Ксорве взломала замок и проскользнула внутрь.

Шутмили спала на той же койке, что и раньше. Она лежала совершенно неподвижно, одеяло укрывало ее до подбородка, косы свернулись на подушке по обе стороны от бледного маленького личика.

Идеальное лицо , подумала Ксорве и тут же потрясенно нахмурилась. Не ради этого она все предприняла.

– Шутмили, – прошептала она и слегка потрясла ее за плечо. – Проснись!