Антон Демченко - Опричник [litres]

Вербицкий с Бестужевым переглянулись. И если для первого мои слова явно были внове, то выражение лица Валентина Эдуардовича… ну, это не «челодлань», конечно, но близко, очень близко.

– Это точно? Ни Добужский, ни сам Горецкий об этом ничего не говорили, – произнес Анатолий Семенович.

– А вы их спрашивали? – пожал плечами я.

– Как интересно, – протянул мой будущий тесть. – А ведь возможно. Вполне возможно. Одно дело – неспровоцированное нападение на княжеский дом, и совсем другое – кровная месть за попытку убийства представительниц древнего боярского рода. Что скажешь, Анатолий Семенович?

– Подумать надо, – побарабанил пальцами по столешнице Вербицкий. – Обсудить…

– Вот-вот, подумайте, обсудите… потом, – привлек я внимание собеседников. – А пока, может, Валентин Эдуардович поведает все же о том предложении, о котором упомянул в своей записке государь?

– Мм… собственно, к нему и веду, – развел руками тот. – Считай, это была преамбула. А суть такова: во время сбора служилых бояр, как раз посвященного возможной войне с Корибут-Вишневецкими, ко мне подошли представители тульской братчины и передали кое-какую информацию и предложение для тебя. Информация хранится на этом кристалле, и я ее не смотрел, поэтому о чем там идет речь, даже не спрашивай. Не знаю. А предложение было передано на словах. Цитирую: «Приглашаем гранда Кирилла Николаева-Скуратова принять участие в охоте на убийц его деда».

Прием по случаю помолвки Леонида и Марии прошел… ожидаемо. Отзвучали витиеватые поздравления, отшуршали тихие пересуды по углам, отгремели здравицы чуть поднабравшихся бояр. Даже посуду ненароком побили, но так, в самую плепорцию, как говорится. А на следующий день громыхнуло. Боярская Москва, изрядно прореженная после неудачного мятежа, но за прошедший год успевшая пополниться приехавшими искать столичного счастья «ливадийцами» и «новгородцами», забурлила от новостей, порожденных маленьким приемом, устроенным окольничим Посольского приказа служилым боярином Бестужевым. О помолвке и участниках действа ахали в дамских салонах и солидно вполголоса рассуждали завсегдатаи мужских клубов. Но если боярышни вздыхали о любви боярина и простолюдинки, превозмогшей сословные препоны, то их матерей интересовали несколько иные детали свершившегося действа, а именно тот факт, что руку невесты в ладонь жениха вложил не отец оной, а некий мало кому известный в свете молодой человек, едва ли не ровесник жениха, оказавшийся учителем юной Марии Вербицкой. И пусть мужчины понимающе кивают и говорят о старых традициях, но кому как не женщинам, хранителям силы рода, знать, что учитель по слову может свести руки суженых вместо их родителей только в одном случае – если на него возложена обязанность стать проводником линии нового рода. И вот это было куда важнее, чем любые иные подробности вполне обычного для Москвы приема.

Тасовались евгенические карты, перерывались архивы, семейные евгеники сбивались с ног в поисках информации, и чем больше ее находилось, тем в большее недоумение приходили матроны старых семей… пока не прозвучал голос той, что одним словом могла заткнуть любую из этих суетливых несушек.

– А кому еще можно доверить регентство будущих Скуратовых, как не их же отпрыску? – фыркнула Посадская, выслушав возмущение таким странным выбором Бестужевых и Вербицких очередной «молодой вертихвостки».

– При чем здесь эти палачи? – недоуменно спросила все та же дама… и отшатнулась от полоснувшего по ней яростного взгляда Елены Павловны.

– Лушенька, голова твоя садовая, прежде чем лить грязь на древний род, убедись, что его герб перевернут, – взяв себя в руки, арктическим тоном произнесла боярыня. – Иначе рискуешь однажды не проснуться.

– А разве Скуратовы… – протянула Ираида Львова, соседка сконфузившейся Лушеньки, но, заметив легкий кивок Великой Мегеры, охнула.

– Живы они. Живы, – с явным удовольствием проговорила Посадская, затягиваясь крепкой папиросой, ради приличия вставленной в длиннющий дамский мундштук. – Машенька вот, например… Вербицкая, да. Матушка ее, если память мне не изменяет, приходится дочерью покойному Тимофею Мартынову, признанному единокровному брату Никиты Скуратова-Бельского… покойного же. Татьяна, помнишь такого?

Елена Павловна повернулась к сидящей рядом изящной, словно статуэтка, молодой женщине с задумчивым, «нездешним» взглядом.

– Чернотоп! – моментально среагировала та, сбросив флер отрешенности. Уж что-что, а представителей старшего поколения русских боярских родов Татьяна Оболенская помнила едва ли хуже их ровесницы по прозвищу Великая Мегера. – Ярый и гранд, генерал, комнатный боярин государя. Говорят, он чуть ли не в один день со своей дочерью умер.

– А у дочери той, между прочим, сынок имеется от боярича Николая Громова. Кириллом кличут. Шустрый такой мальчонка, – вновь обратив взгляд на «проштрафившуюся» собеседницу, проговорила Елена Павловна, посасывая мундштук. Лукерья Телепнева нахмурилась, что не ускользнуло от взгляда Посадской. – Правильно догадываешься, Лушенька. Именно он и есть нынешний учитель Марии Вербицкой. Талантливый юноша, а уж хват какой! Представляешь, чуть меня, старую, однажды в альков не утащил. Пришлось внучкой откупаться, да…

Наблюдая за тем, как невольно округляются глаза собеседниц, боярыня усмехнулась.

– Елена Павловна, да как… – пискнула Львова.

– Да вот так, отдала Елизавету ему в ученицы. Либо сам ее обрюхатит, либо жениха толкового подыщет. Меня, честно говоря, устроят оба варианта… можно даже сразу, – ответила та и, заметив ошалелые взгляды собеседниц, дернула затянутым в черный бархат плечом. – А что? Вербицкой же он нашел мужа? Чем моя Лизонька хуже? Да и у самого Кирюши кровь злая, такой любая семья рада-радешенька будет.

– Так учитель он, сводня или… – фыркнула Телепнева, кое-как оправившаяся от недовольного внимания Посадской.

– Он учитель, признанный государевой академической комиссией, – вздохнула Посадская. – А ты, Лушенька, дура, за языком не следящая. Эх, была бы я хоть на двадцать лет моложе, сама б его в постель затащила. А теперь вся надежда на внучку… внучек.

– Все равно не сходится, – пробурчала Телепнева, ничуть не обидевшись на слова собеседницы. Привыкла уже… как и подавляющее большинство бояр. – Вербицкая – внучка пусть и признанного, но бастарда Скуратовых. Да еще и по материнской линии. Да и с Кириллом та же история. Пресекся род. По всем правилам пресекся.

– Ну это как сказать… – покачала головой Посадская.