Кэролайн О’Донохью - Все наши скрытые таланты

К счастью, мне хватает самообладания не посылать их.

По радио говорят что-то о глобальном потеплении, о Гольфстриме и о путях миграции рыб. Какой-то ученый объясняет Алану Магуайру про теплые течения из Бразилии, а Алан Магуайр зачитывает письма слушателей о том, как в добрые старые времена люди катались на коньках по замерзшей реке. Почему река до сих пор не замерзла?

Джоан сегодня ужинает дома. В последнее время она часто отсутствует. Ее роман с Саррой возобновился с новой силой, и почти все вечера она проводит у нее. Я подозреваю, что скоро она переедет, и я снова останусь одна с родителями. По крайней мере, еще на два года. Да кого я обманываю? Два года, если я поступлю в колледж в другом графстве, а в настоящий момент трудно представить, что я вообще поступлю в какой-нибудь колледж. Я морщусь, представляя, как мама уговаривает меня записаться в местный университет или устраивает меня на работу в книжную лавку.

– Привет, незнакомка, – обращается ко мне Джо, когда я спускаюсь с лестницы. – Давно не виделись.

Она снова что-то выпекает. Нечто вроде овсяного бисквита, который макают в чай.

– Ага, – пожимаю я плечами.

Она и родители, насколько я понимаю, как-то слишком оптимистично воспринимают тот факт, что в последнее время я часто бываю вне дома. Они до сих пор разговаривают со мной, как с глухой. «Хорошо, что она чем-то занята» и т. д., и т. п.

– Птичка напела, что ты с кем-то целовалась .

– Что? Когда?

– Одна из знакомых спросила, есть ли у моей сестры бойфренд. Я сказала, что не то чтобы знаю…

– О боже.

– Ну? Как его зовут?

Я ничего не отвечаю и вместо этого сосредотачиваюсь на том, что макаю палец в муку на столе.

– Ну ладно, – говорит Джо ехидным тоном. – Повезло тебе с ориентацией. Все так просто. Девочка встречается с мальчиком. Никому не нужно делать каминг-аут.

– Ну да, – уныло говорю я. – Повезло мне.

– Вот, помню, я в свое время, – усмехается она, откладывая в сторону противень, – встречалась с мальчиками и отчаянно пыталась заставить себя полюбить это дело. Буквально набрасывалась на них, представляя себе всякие романтические истории, чтобы забыть о своей абсолютной гейскости.

О господи. Может, и Ро так же поступает?

– Что ты хочешь этим сказать, Джо?

– О чем ты?

– О том, что я просто чья-то воображаемая подружка, наверное.

– Даже близко не имела это в виду.

– Блин, я так устала от всего этого, – заявляю я неожиданно громко и дрогнувшим голосом. – Устала быть чьим-то запасным вариантом.

– Мэйв, успокойся и объясни мне, о чем вообще ты говоришь.

Она пытается встретиться со мной взглядом, но я стараюсь не показывать ей, что мои глаза блестят от слез.

– Пойду прогуляюсь с собакой, – говорю я. – Туту? Где Туту?

Я нахожу его на кровати Пэта, с головой под подушкой. Он уже гулял сегодня и наслаждается своим вечерним ритуалом – не обращать на нас внимания до тех пор, пока с работы не вернется отец.

– Пошли, – командую я, и он дружелюбно семенит за мной.

Я пристегиваю его поводок и вывожу на улицу, надеясь встретить Ро в подземном переходе.

Его там нет.

Прождав двадцать минут в созерцании телефона и в ожидании сообщения от Ро, я начинаю швырять палку для Туту. Он послушно приносит ее, хотя слишком стар для такого развлечения. Я обнимаю его за голову и называю хорошим мальчиком, как будто хваля саму себя за то, что постаралась отвлечься от своих проблем. Туту появился у нас, когда мне было восемь лет, сразу после того, как умер наш кот по кличке Том. Но тогда мне недоставало воображения и я предложила назвать собаку «Том Два», что превратилось в «Туту».

До Туту наше семейство было семейством кошатников. Был еще один кот, который убежал до моего рождения. Я видела его фотографии. Толстый черный негодник, испортивший однажды Рождество тем, что залез на кухонный стол, сожрал часть индейки, отчего у него случился взрывной понос, заляпавший оставшееся. Конечно, меня при этом не было, но я так часто слышала эту историю, что как будто присутствовала при ней.

Туту принюхивается к снегу. Ему уже немного скучно. И мне тоже.

Я снова кидаю палку. Она падает в реку и под лай Туту подплывает к комку зеленых водорослей.

– Ты же не думаешь, что я должна достать ее для тебя?

Он продолжает лаять.

– Ну ладно. Не хватало еще мне и тебя расстраивать.

Я склоняюсь над водой и достаю палку. Удивительно, насколько вода теплая. Туту смотрит на нее вместе со мной, и на мгновение наше отражение – озабоченное выражение его мордашки и мое лицо, с падающими на него длинными плотными прядями – меня пугает. Я продолжаю смотреть даже после того как Туту теряет к этому интерес и отходит. А затем до меня доходит.

Собака. Волосы.

Я выгляжу как она .

Домохозяйка.

Я думаю обо всем, что сделала сегодня. Соврала Ро. Показала ему себя с самой ужасной стороны. Подозревала Фиону в том, что она хочет увести его у меня, как будто он какая-то собственность. Накричала на сестру без всякой причины. И все почему? Потому что я боюсь. Потому что ощущаю неуверенность. Потому что чувствую себя как девочка, которую никто не любит, и поступаю как девочка, с которой никто не хочет общаться.

Что, если я не просто вызвала Домохозяйку, потому что рассердилась на Лили? Что, если Домохозяйка обитала внутри меня все это время? Что, если все самое плохое и безобразное внутри меня и пробудило Домохозяйку?

Что, если Домохозяйка – это я?

Все это обрушивается на меня как гром среди ясного неба.

Я снова погружаю руку в воду. Ее обволакивают зеленые водоросли. Я засучиваю рукав выше локтя и опускаю руку глубже, словно погружая ее в грудную полость великана.

Я напрягаюсь, пытаясь дотянуться до самого дна реки. Нащупать ее бьющееся сердце.

Но никаких мягких и пульсирующих органов я не нахожу. Как не нахожу никакой скользкой и спутанной растительности. Моя рука натыкается на что-то твердое. Металлическое. Зубчатое.

Я шевелю пальцами, разгребая ил. Ну да. Что-то металлическое. И не одно.

Много маленьких металлических объектов.

Ключи? На дне что… какие-то ключи?

Я сжимаю пальцы и вытягиваю кулак. Нечто проходит сквозь мои пальцы. Легко, тихо, словно нож, вспарывающий кресло-мешок.

– Господи Иисусе! – восклицаю я, отдергивая руку и прижимая ее к животу.

Туту прыгает вокруг меня, требуя показать руку, заинтересованный капающими с нее кровью и речной водой. Я ору на него, чтобы он отошел, скорее инстинктивно, чем осознанно. Такой первобытный порыв к уединению в страхе.

Он отскакивает, оскорбленный, и снова начинает нюхать снег. Я медленно раскрываю ладонь и изучаю ключи, которые так легко меня порезали.