Кэролайн О’Донохью - Все наши скрытые таланты

Но это не ключи. Точнее, не те ключи, которые я ожидала увидеть. Это большие латунные вещицы, которыми заводят старые игрушки, блестящие и желтые, словно только что сошедшие с заводского конвейера. Их две штуки, вперемешку со ржавыми шестеренками разных размеров. Целый мир рисунков, игр, детских обещаний в моей ладони.

Я перевожу взгляд на реку и думаю, сколько крови могла потерять в ходе такого обмена.

Я перевязываю руку в ванной на втором этаже, побрызгав ее антисептиком из аптечки, которая лежит на мамином гардеробе с незапамятных времен. Шестеренки отправляются в старую коробку из-под украшений. Ключи лежат в кармане моей толстовки.

На моей книжной полке целая коллекция старых блоков для тетрадей и учебников, которые мама давно заставляет меня выбросить. Она говорит, что нужно освободить место для настоящих книг. На что я отвечаю: «Мама, какие книги?» Я не читала никаких книг со второго «Гарри Поттера», когда решила, что Джинни слишком раздражает и что я не могу читать про нее дальше.

Лили всегда говорила, что вследующих книгах Джинни почти не будет, но мне было все равно. Вместо книг я храню на полке воспоминания. Тут лежат блокноты, в которых мы с Лили рисовали карты, составляли планы и разрабатывали правила для новых цивилизаций. Здесь хранятся целые миры, вымышленные, фантастические миры, отражение различных фаз, через которые мы проходили.

Я перелистываю один из блокнотов, оставшихся с того времени, когда нам было одиннадцать. Тогда мы придумывали водный мир. Грязный, запущенный ландшафт, унылый пруд с изумрудно-зелеными водорослями. Повсюду головастики и лягушачья икра, форель и макрель. Кефаль, самая плохая рыба из всех, потому что, согласно всеобщему мнению, она питается человеческими отходами.

И рядом извилистыми буквами, похожими на то, как будто они вытекают из крана, Лили написала:

НИКТО НЕ ПЛАВАЕТ. НИКТО НЕ ТОНЕТ.

Я не понимала, что это значит. До сих пор не понимаю. Но рисунок лягушачьей икры заставляет меня сжать челюсти. Я смотрю на порезы на своей ладони.

Неужели это Лили послала мне шестеренки и ключи?

Или она атаковала меня с их помощью?

Порез на ладони начинается у основания безымянного пальца, где кожа становится мягкой и опухлой, словно брюхо змеи. И идет вдоль одной из линий на ладони – линии жизни или линии ума, точно не знаю. Сгибая и разгибая пальцы, я ощущаю, как стягивается и растягивается кожа, доставляя небольшую боль. Кровавое послание от Лили. Говорящее: «Вот тебе, Мэйв» .

Пусть и больно, но это уже что-то. Лучше уж такое общение с Лили, чем вовсе никакого.

В девять часов вырубается свет. Каждый из нас находится в своей комнате. Мы осторожно выбираемся на площадку, чтобы посмотреть, что произошло. Папа стоит на стуле с фонариком и щелкает пробками, но они не работают.

– Об этом пишут в Твиттере, – говорит Джо, лицо которой выхватывает из темноты свет ее телефона. – Отключение электричества по всему району Килбега. Вроде бы деревья упали на провода или что-то еще в таком роде.

– С чего вдруг? – спрашиваю я громко. – Никакой бури не было. Просто снегопад.

– Снег падает на деревья. Ветки тяжелеют. Деревья падают, – отвечает Джо с сарказмом, словно говоря: «Я еще не простила тебя за твое стервозное поведение со мной».

– Ну, это даже какое-то приключение, – говорит папа ободряющим тоном. – Зажжем свечи? Истории про привидения?

– Радиаторы тоже выключились, – говорит мама, кладя руку на быстро остывающую батарею позади себя. – Ну что ж, придется достать дополнительные одеяла для каждого. Девочки, вам лучше сегодня спать вместе.

– Что?

– Так будет теплее. Через несколько часов этот дом превратится в ледышку, попомните мое слово.

Так и происходит. Даже несмотря на двойной слой носков, с каждым шагом по полу ванной я ощущаю пронзающий холод в ногах. Но мы с Джо все равно отказываемся спать вместе, и тогда мама настаивает, чтобы я спала в шубе.

– Откуда у тебя вообще этот кусок сгнившей задницы старой овцы? – спрашиваю я в ужасе от того, что, возможно, обвинения Ро в том, что у меня богатая семья, недалеки от истины.

– Это шуба твоей прапрабабушки, и это мех серого кролика, кстати говоря.

– И почему у нас хранится шуба умершей женщины? Аморальная шуба умершей женщины?

– Она досталась мне по наследству, когда мне было примерно столько же, сколько сейчас тебе. Несчастное существо отдало свою жизнь, чтобы женщине было тепло; было бы преступлением просто взять и выбросить ее в мусор.

Мама уж как-то необычно уверенно для себя защищает этот нелепый предмет из далекого прошлого. Она сидит рядом с моей кроватью и зажигает две высокие белые свечи, воткнутые в бутылки из-под вина, также в свое время спасенные от мусорной корзины.

– Возьмешь одну с собой в туалет, если понадобится выйти ночью, – говорит она, ставя бутылки на тумбочки. – Спички я оставлю здесь.

– Спасибо, мама.

Я держу руки как можно глубже под рукавами кроличьей шубы, чтобы она не заметила порезы.

– Тебе достаточно тепло?

– Лучше не бывает.

– Забавно, как в старые времена, – говорит она, и я стараюсь не отвечать ей, что, в первую очередь, забавно, что она вообще сидит у моей кровати.

Она только что получила докторскую степень, когда узнала, что беременна мною, и, если верить Эбби, по-настоящему распсиховалась по поводу, того, что она ей так и не пригодится. Поэтому с удвоенными силами начала заниматься своей карьерой, оставив меня на попечение всяких приходящих нянь и сестер с братьями. «Ты была тихим ребенком», – часто повторяет она нежно. «Как будто ты сама это видела», – иногда ворчливо добавляет Эбби.

Но, наверное, во мне заметна какая-то озабоченность или я как будто хочу, чтобы мама побыстрее ушла, потому что она оборачивается, смотрит на меня немного печально и вздыхает.

– Я понимаю, тебе в последнее время нелегко. Лили пропала. И Джо говорит, у тебя еще появился ухажер.

– О боже…

– Нет-нет, не волнуйся, я не стану тебя ни о чем расспрашивать… если ты только не захочешь, конечно… но, опять же, с чего бы тебе захотеть?

Глаза ее в мерцающем свете свечей неожиданно становятся слишком блестящими. Я ничего не говорю.

– Знаешь, с тех пор, как мы только поженились с папой, у меня всегда было ощущение, что особого выбора у меня нет. Либо работа, либо дети. Поэтому я выбрала детей. Но потом, когда я снова начала заниматься, меня охватила такая надежда, как будто бы я способна на все. Иногда я думаю, может, я просто одурачила себя, решив, что смогу и то и другое. Наверное, в процессе я не слишком уделяла тебе внимание.

– Но я была не против. Я могла делать что захочу с Лили. Не нужно винить себя.