Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

Расхаживая по вестибюлю, я уставилась на статую Цы.

– Оставь его в покое, ясно? Он не может умереть. Еще рано.

Министр Мансин прибыл в разгар дня и вышел из паланкина на опаленные солнцем ступени. Когда он шагал по двору в своем мрачном наряде и с суровым выражением лица, казалось удивительным, как такой высокий и внушительный человек мог поместиться в тесном паланкине. Хотя он и был одет в изысканный шелк с замысловато завязанным поясом-оби, он поднимался по лестнице с уверенностью закаленного в боях генерала.

– Принцесса Мико, – сказал он с поклоном, ничем не выдав своего удивления. – Наверное, я заставил его величество слишком долго ждать, раз он послал вас мне навстречу. К сожалению, дела в…

– Меня прислали не для того, чтобы отчитать вас за опоздание, министр, – ответила я. – Я должна сообщить вам, что его величество прикован к постели. Он болен. Мне поручено принять ваш доклад от его имени, пока он отдыхает.

Я много раз репетировала эти слова, и в моей голове они звучали гораздо лучше. А при взгляде на равнодушное лицо министра Мансина меня одолевали сомнения. Министры вообще делают доклады? Не выдала ли я себя?

– Болен? – наконец спросил министр и взмахом руки показал, что нам лучше уйти с солнцепека. – Надеюсь, ничего серьезного? Если бы я знал, то отложил бы все дела в гарнизоне.

– Вы ведь со всей серьезностью относитесь к своим обязанностям, ваше превосходительство? – сказала я, пока мы шли к внутреннему дворцу.

– Как должны относиться все, кто присягнул служить Кисии.

– Да, но разве все так относятся?

Это был слишком резкий вопрос, заданный слишком рано, и я мысленно отругала себя под ритм шагов. Дура. С какой стати этому человеку даже размышлять о том, чтобы стать твоим союзником?

– Очень на это надеюсь, ваше высочество, хотя некоторые и впрямь ведут себя более легкомысленно. Когда ты многим владеешь, легко отдавать, а когда ничего не боишься, можно с легкостью отдать все.

Император Кин держал при дворе в качестве заложницы дочь министра Мансина, в точности так же, как и Эдо. Сичи всю жизнь была помолвлена с Танакой, его величество никогда не разрывал их союз, но и не давал окончательного благословения на брак. Такое неопределенное положение гарантировало лояльность ее отца.

– И чего же боитесь вы, министр?

– Того же, что и все, ваше высочество.

Мы уже очень далеко отошли от заготовленных заранее речей, и страх чуть не сковал мой язык, но от молчания я потеряла бы больше, а потому продолжала говорить.

– Вы тревожитесь за ваше положение и поместье, а еще, вероятно… за вашу дочь.

До этого мгновения он не выказывал эмоций, но при упоминании Сичи повернулся, и между его бровями на миг пролегла складка озадаченности.

– Я слышал о принце Танаке. Наверное, вы поглощены горем, и я вам соболезную.

– Благодарю за доброту. Я тоже сожалею об ударе, который нанесла эта потеря вашей семье, и надеюсь, что Сичи найдет хорошего жениха.

– Пока что мне довольно и того, что она жива и здорова, ваше высочество.

– Уверена, так и есть, она всегда возвращается после летнего отдыха с улыбкой на губах.

– В этом году она поехала навестить свою бабушку в Тяне, и я не получал от нее вестей с тех пор, как…

Он не закончил фразу, и в тишине лишь раскатывалось эхо наших шагов.

– Мне жаль, – хрипло прошептала я. – Я не знала.

– Да, ваше высочество, конечно, вы не знали. Мое поместье к северу от Сувея, на реке, и многие члены семьи живут по всему северу.

– И все же вы здесь. Министр, я совершенно искренне говорила о вашей преданности долгу, но сейчас повторю это даже с большей уверенностью. Кисии повезло, что вы сражаетесь за нее в эти трудные времена.

Эти слова шли от души, а не от рассудка, и, когда Мансин остановился и посмотрел мне в лицо, мое сердце громко застучало. Мы уже дошли до сада, и внутренний дворец тянулся посреди него в небо, как остров в море зелени.

– Ваши слова очень лестны, ваше высочество. Могу лишь надеяться, что точка зрения его величества совпадает с вашей. Без Сичи и Танаки… – Щурясь на ярком солнце, он посмотрел на купающийся в летнем зное сад. – Скажем так, у него больше нет гарантий, а во время войны легко повсюду видеть врагов. Благодарю за то, что составили мне компанию, ваше высочество. Теперь я предпочел бы пройтись в одиночестве и обдумать сказанное. Я изложу свои предложения его величеству, когда он будет готов их выслушать.

Он поклонился и пошел к длинной колоннаде, затеняющей дорожку от внешнего дворца к внутреннему, и я чуть было его не отпустила. Но я слишком много раз побеждала смерть, чтобы сейчас смириться с ее вероятным приходом, и бросилась следом за министром.

– Подождите, – сказала я, радуясь, что в колоннаде нет никого, кроме нас. – Я не была с вами полностью честна.

Министр Мансин снова остановился.

– Весьма частое явление при дворе. И в чем же, ваше высочество?

– Он не просто болен. Он умирает. Может не протянуть до утра, не говоря уже о ближайшей неделе.

Министр опять медленно двинулся вдоль колоннады, словно не слышал. Вокруг жужжала мошкара, а стайки ярких птиц купались и пили в тихих прудах.

– Умирает?

– Да. Он был тяжело ранен, когда мы бежали из Коя во время мятежа.

Мятежа, который устроила моя мать. Но этого я не сказала.

– А его наследник?

Он мельком покосился в мою сторону, и в его глазах стоял вопрос, но я покачала головой.

– Незаконнорожденный сын. Ребенок. И светлейший Батита в качестве регента.

Хотя министр не остановился, будто мы просто болтали о пустяках, его плечи напряглись, и тогда я приободрилась и сказала:

– Да. Нас с вами не станет, а Кисии от этого будет только хуже.

– Неблагоразумно так говорить, даже когда никого не видно поблизости.

Его упрек задел меня за живое.

– Я всю жизнь оглядываюсь через плечо и тщательно стараюсь не сказать лишнего и скрыться от любопытных глаз, но раньше на кону стояла только моя жизнь. А теперь речь об империи. О том, чтобы передать командование армией человеку без опыта, а трон – ребенку, который не поскачет сражаться. Скажите, что считаете, будто так лучше для Кисии, и я прекращу изменнические речи и оставлю вас в покое.

– Кисии от этого лучше не станет, но, возможно, не будет и хуже. До сих пор я доверял суждениям императора Кина и не прекращу доверять сейчас. Если я не считаю, что его решением двигала мудрость, это не значит, что я прав.

– Мудрость? – выдохнула я. – Скорее, ненависть. Желание, чтобы моя мать страдала и после его смерти. Если…

Он снова остановился.

– Я восхищен вашей пылкостью, ваше высочество. Любой другой ожесточился бы, и я был бы рад, если бы он объявил своим наследником вас или вашего брата, но этому не суждено случиться. Вы должны смириться с неизбежным и служить своей империи на том месте, которое занимаете. Все мы должны поступать так же.