Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

Он опять поклонился и пошел дальше. На этот раз я не последовала за ним, не окликнула его, просто стояла, онемев, и провожала его взглядом, пока рушились мои планы.

Сейчас как никогда Кин был нужен мне живым.

Прогулявшись по саду, чтобы осушить слезы, я вернулась в императорские покои. Кин потел и метался по циновке в миазмах благовоний. Рядом с ним сидел за низким столиком министр Мансин с пером в руке. Он кивнул мне, а я ему.

– Мы обсудили планы, насколько сумели в подобных обстоятельствах, – сказал министр, отставляя столик и поднимаясь. – А теперь оставляю его на ваше попечение. Ваше высочество. Ваше величество.

Он удалился так поспешно, будто опасался, что я снова с ним заговорю, а поскольку идти мне было некуда, а разум упрямо отказывался находить выход из создавшегося положения, я села на место, освободившееся после министра Мансина, и стала наблюдать за работой Акио. День превратился в вечер, и лишь стук в дверь вывел меня из задумчивости.

В коридоре стоял лорд-канцлер Горо, как всегда сморщив губы, словно только что съел лимон. За его спиной маячила горничная с подносом.

– Ах, ваше высочество. Я лишь хотел справиться, когда его величество желает вновь созвать военный совет.

Я вытаращилась на него.

– Когда он желает… – тупо повторила я. – А министр Мансин разве вам не сказал?

– Что именно?

Канцлер понюхал воздух и оглядел комнату.

– Что… что заседание придется отложить до утра. Министр уже приходил к его величеству, но император… император сейчас спит. Так что… просто оставьте поднос на столе, и когда он проснется… – Я поспешила к двери спальни, и когда оттуда выглянул Акио, чтобы задать какой-то вопрос, захлопнула дверь у него перед носом. – Конечно, если он проснется раньше, я сообщу совету.

Канцлер сделал два шага в комнату, и горничная поставила поднос на стол.

– Вы сообщите?

– Да, его величество потребовал, чтобы я осталась здесь и разбудила его, если… если появятся важные новости.

Когда горничная закончила с подносом, у канцлера не осталось предлога задерживаться, и он удалился, холодно сказав на прощанье:

– Ваше высочество.

Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула, прижав руку к груди, чтобы почувствовать барабанящее по ней сердце. Я только что наврала канцлеру.

– Ваше высочество. – Акио высунул голову в щель между раздвинутыми дверьми. – Мне кажется… Мне кажется, нужно позвать канцлера обратно, и министров. Не думаю, что он долго протянет.

– Разве я не сказала, что он не должен умереть?

Его прямодушное лицо сморщилось от сожалений.

– Простите, ваше высочество, но тела не выполняют приказы, а смерти плевать на чины. Делайте со мной, что хотите, но я ничем больше не могу ему помочь. Двор должен подготовиться.

– Он спит?

– Время от времени пробуждается. Когда он говорил с министром Мансином, то поначалу был в ясном сознании, однако это не продлилось и получаса. Ну, он разговаривал, но…

Я подошла к двери. Лежащий на циновке Кин пробормотал пересохшими губами:

– Вы искусно играете, Ларот, но на этот раз я выиграю, старина.

– С кем он разговаривает?

Лекарь Акио пожал плечами.

– Ни с кем. Хотя вроде бы у него был такой министр, еще до меня.

– Да, кажется, он однажды его упоминал. – Я медленно выдохнула. – И матушка тоже.

Будь они прокляты вместе со своими тайнами. Они хранили столько боли, и все лишь для того, чтобы перед смертью выплеснуть ее на империю. А Кин собрался умереть, так ничего и не исправив.

– Такехико? – хриплым шепотом позвал он, когда я опустилась на колени рядом.

– Ваше величество? Это я, Мико. Вам нельзя умирать.

– Когда ты увидишься с матерью, Такехико, – сказал он, и его веки задрожали. – Скажи ей… Скажи ей, что я всегда ее любил. Скажи ей…

С его губ слетел долгий выдох, и я сжала его руку.

– Ваше величество?

Акио опустился на колени рядом со мной и прижал пальцы к запястью Кина, а потом к его горлу. Лекарь замер.

– Он скончался, – сказал он. – Его величество умер.

– Нет, – сказала я. – Нет. Верните его.

– Не могу, ваше высочество, так… так не бывает.

Я обхватила лицо Кина ладонями.

– Ваше величество! – Я потрясла его. – Вы не можете умереть. Я приказываю вам остаться здесь.

Он не ответил. Не пошевелился. Не моргнул и не застонал. Ничего. Напряжение, казалось, уже покидало его лицо.

– Не умирайте, – прошептала я. – Вы мне нужны. Все должно было закончиться не так.

Но Кин не шевелился, и на меня навалился груз понимания, насколько это серьезно. Мертв. Его больше нет. Его сердце больше не бьется, легкие не дышат, и через несколько часов от него начнет вонять.

И он выбрал наследником сына-бастарда.

Я не сумела подавить рыдания и отвернулась от Кина, уставившись на застланный циновками пол. Снаружи империя жила как прежде, она пока не знала о смерти императора.

– С вашего разрешения, ваше высочество, я сообщу канцлеру, – сказал Акио, и циновка зашуршала под его ногами, когда он встал.

– Нет.

Акио замер.

– Нет?

– Нет. – Я встала и подошла к нему, в голове наконец-то появилась новая идея. Я солгала канцлеру. Могу солгать и всем остальным. Мне нужно только выиграть время. – Не говорите им. Никому не говорите.

– Но, ваше высочество, я…

– Идет война, господин Акио. Чилтейцы взяли Тян и осаждают Кой. А когда обратят взор на юг, то пойдут на Симай и Мейлян, и мы ни за что не отобьемся от натиска чилтейцев и левантийцев. Начнется паника. Представьте, насколько сильнее запаникуют люди, если узнают, что великий император и генерал Кин Ц’ай мертв? И насколько увереннее будут действовать чилтейцы, зная, что император не защитит Кисию? – У меня внутри тоже полыхнула паника. – Пожалуйста, Акио, вы должны мне помочь. Они не должны пока узнать. Никто не должен узнать.

– Но, ваше высочество, тело… Любой поймет, как только его увидит.

– Так не показывайте никому тело.

– Ваше высочество…

Я приблизилась еще на шаг.

– Это же покои императора, так? И здесь есть двери. Их можно запереть. Можно выставить охрану. А я могу приходить сюда, создавая видимость, что передаю его приказы. Все получится.

Он съежился и отвернулся.

– Но как насчет слуг? Они же приносят еду, меняют простыни и…

– Еду пусть оставляют в главной комнате. Мы скажем, что он болен и никому не позволено входить, чтобы не заразиться.

Акио колебался.

– Наверное, это возможно, – наконец произнес он, выдавливая из себя слова. – Какая-нибудь известная болезнь, не слишком серьезная, но очень заразная. А почему тогда позволено впускать вас?

– Я переболела ей в детстве. Или вы можете передавать мне приказы. В общем, мы будем единственными, кому разрешено с ним видеться.