Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

За окнами нарастал шум схватки. Она выполнила свою часть работы, открыла ворота, а я никак не решалась убить одного-единственного человека, как будто никогда не резала глотки.

– Неужто это так сложно?

Мне так не казалось, но я была не в силах пошевелиться.

– Я знаю, что у нас на это нет времени, – огрызнулся он куда-то через плечо, в пустоту. – Прошу тебя, Кассандра. Тебе станет легче, если я прощу тебе то, что ты собираешься сделать? Это правильно. Во имя Единственного истинного Бога, молю тебя забрать мою жизнь.

«Сделай это».

Как будто это сказала Она , но такого не могло быть. Она же в городе, в теле командира гвардейцев…

«Кончай раздумывать. Просто подойди ближе».

Голос проник мне в самую душу, я безучастно кивнула и сделала шаг. Лео улыбнулся, когда я приблизилась, он улыбался, несмотря на тяжесть кинжала в моей руке, хотя и видел, как мне привычна эта работа, он улыбался, несмотря на приближение смерти.

При свете единственного висячего фонаря он выглядел как золотой идол, его светлые волосы казались короной, а кисианская хламида – царственным одеянием. Он что-то протягивал мне, и сонная улыбка не сходила с его лица, а может, даже сделалась шире. Льняной мешочек, вроде тех, что прачки в богатых домах используют для сбора грязного нижнего белья.

– Я не хочу этого делать, – сказала я.

– Конечно, не хочешь. Прощай, Кассандра.

Я взяла мешок.

– Прощай, Лео.

Он не шевельнулся, когда я занесла клинок.

«Давай же! – опять призвал меня голос. – В сердце. Быстро. Просто раз – и готово».

Прекрасный порыв, но прямо в сердце попасть непросто, оно защищено кучей ребер, и…

«Конечно, тебе непросто. Но я не двинусь. Ты можешь. Должна. Убей меня».

Он не сдвинулся с места, когда я, как лекарь, ощупала его ребра. Не дернулся, когда вонзила острие клинка. Не пошевелился, когда кинжал вошел в его грудь между ребрами. Клинок окрасила кровь, а Лео все улыбался мне, даже когда я извлекла кинжал. Лео рухнул на пол, больше не бог, а просто тело, изломанное и умирающее, такое же, как любое другое. И вместе с его кровью и жизнью из моей головы утекал туман.

– Проклятье, – сказала я своему бешено стучащему сердцу. Я это сделала. Я убила его. Надежда на мир лежала мертвой у моих ног, и кровь текла по циновке. – Нет-нет, этого не должно было произойти.

Но это и был мой план. Конечно, таков был план. Голова кружилась, а руки тряслись. Давай, соберись. Тому мерзавцу нужна его голова.

Замок наполнился грохотом боя, стук стрел и крики мешались с лязгом и звоном стали. Но мне нужно было закончить работу, и я опустилась на колени, чтобы разрезать теплое горло Лео.

– Оставь. Я сам.

Я совсем забыла про Ико и подскочила от неожиданности, когда передо мной появился гвардеец с мечом наготове. Я отодвинулась, и меч ударил по шее Лео. Кровь хлынула на тростниковый пол. Еще немного грязной работы, и все было кончено.

Я подняла голову за прядь золотых волос и сунула в льняной мешок.

Дверь распахнулась.

– Мне кажется, – сказал странно знакомый голос, – это принадлежит мне.

В дверях стоял Лео, с такой же улыбкой, как та, которую только что Ико отрезал от его тела. И даже протянутая рука казалась той же, что только что давала мне этот мешок, а теперь безжизненно вытянулась на полу.

– Моя голова, Кассандра.

– Как…

– У Бога есть предназначение для всех нас. – Он подошел ближе и взял мешок из моих ослабевших рук. – Благодарю тебя. И тебя, Ико. Вот дар, обещанный за твою службу. – И Лео протянул ему свернутое одеяние и маску – простое облачение первосвященника. – Это поможет тебе покинуть город, только будь осторожен.

– Благодарю, ваша светлость.

С невинной и ласковой улыбкой Лео обернулся ко мне.

– Спасибо, Кассандра. И я сожалею, что все так закончилось. Надеюсь, мой дорогой отец не будет с тобой слишком строг. Ты была… хорошим товарищем.

И он исчез так же внезапно, как появился. А я молча смотрела на закрытую дверь. Смотрела, пока Ико переодевался, смотрела, как дверь открылась и снова закрылась за ним, смотрела, пока шум боя усиливался и затухал – ведь двинуться с места означало признать, что все это не было сном.

Рах

Волосы падали на землю. Сначала длинными прядями, извивавшимися как живые, затем все более короткими клочками, пока их не унес ветер. Сетт сбрил оставшиеся. Пока он работал, мы распевали песнь посвящения, снова и снова, чтобы почтить жизнь, отдаваемую на служение гурту.

После пятнадцатилетнего срока можно служить и дальше, как поступил Гидеон, а можно вернуться в гурт, работать и растить детей, но в любом случае клеймо остается с нами навеки. Тавро уже раскалялось на жаровне, ее жар соперничал с парившим в небесах солнцем.

Хотя на Посвящение Джуты должны были собраться только Торины, к нам присоединились и многие другие. Я мог принять присутствие других левантийцев, но чилтейские зеваки находиться здесь не имели никакого права.

После того как Сетт закончил брить голову Джуты, один чилтеец стал показывать пальцем и звать приятелей, и я заскрежетал зубами. Гидеон как будто ничего не заметил и уверенно вышел в центр круга.

– Как гуртовщик левантийского гурта, я, Гидеон э’Торин, прошу благословения Нассуса для Джуты э’Торина, отдающего себя на служение гурту. Да улыбнется бог смерти нашему брату. Да смилуется он над его телом и примет его душу с почестями, когда придет ее время вернуться. Мы клеймим его, как одного из нас, дабы все знали о его жертве.

Джута водил рукой по голому черепу, исследуя ранее неизвестные бугорки и впадины. Во время своего Посвящения я смотрел на тавро, не в силах отвести глаз от раскаленного прута. Спустя десять лет я все еще не мог взглянуть на него без содрогания.

– Полагаю, нам лучше с этим покончить, – сказал Йитти, с кряхтением поднимаясь на ноги. Его изношенные колени щелкнули.

Я кивнул, пытаясь утихомирить змею, извивавшуюся в животе.

– У тебя есть все, что нужно?

– Все готово. Я очень рад, что не мне держать тавро.

– Я тоже, – слабо улыбнулся ему в ответ я. – У капитана не так уж много менее приятных обязанностей.

– Не считая возвращения душ умерших Клинков.

Я немного помолчал и склонил голову.

– Да, не считая этого. Ничто не может это облегчить.

После возвращения из Тяна я проводил еще одного, но Амун и остальные навеки останутся вне досягаемости. Я не нашел способа открыть Йитти правду и держал ее при себе, когда встал, преодолевая боль в каждой мышце.

Гидеон подошел к жаровне и натянул кожаную перчатку.

– Ты знаешь, как это делается, – тихо сказал он, хватая тавро и помешивая угли. – Все должно пройти как надо. На нас смотрит слишком много людей. Это первое Посвящение, которое видит большинство чилтейцев, а значит, мы представляем всех левантийцев, живых и мертвых.