Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

– Даже ради брата, который просит от тебя пойти на жертву?

Вопрос ударил меня, словно нож в сердце. Гидеон просил доверять ему, просил сражаться за него, но когда на кону оказались жизни Амуна, Ийи и моих седельных мальчишек, не оставил мне выбора. А потом потребовал молчать.

– Ни один истинный брат не попросит такой жертвы, – ответил я.

В тишине звуки лагеря казались очень далекими. Рядом поднял голову Дзиньзо, и звяканье уздечки громом отдалось у меня в ушах.

– Не вздумай ослушаться меня еще раз, Рах.

– Тогда отдавай приказы, которые я смогу исполнять с гордостью!

Мой выкрик звенел в темном небе, а я стоял, вцепившись в поводья Дзиньзо, будто они – спасительная нить, соединяющая меня с прошлым, с тем временем и местом, где Гидеон был для меня всем.

Но пути назад не было.

– Я, Рах э’Торин, вызываю тебя на поединок за звание гуртовщика левантийцев.

Ночь наполнили пораженные вздохи, но Гидеон только пожал плечами.

– Я же говорил тебе, что когда-нибудь это произойдет? – Печальная улыбка на миг вернула мне старого друга, прежде чем его вновь поглотил холодный предводитель. – Мне повезло, что гуртовщики не сражаются на клинках. – Он оглядел капитанов, замерших у костра. – Созовите гурт.

Вокруг все разом пришло в движение. Ночь огласили крики: «Вызов! Гуртовщик получил вызов!», и капитаны, сидевшие у костра, встали и принялись растаскивать бревна и седельные сумки, чтобы освободить место.

Гуртовщики редко происходят из бывших Клинков, и, поскольку это наивысшая позиция в нашей иерархии, все решается не оружием, а словами. Никто не мог умереть на таком поединке, но проигравший все равно отправлялся в изгнание, в святилище или сад, говорить с богами. Здесь не было святилищ и заклинателей лошадей, но проигрыш все равно будет означать потерю моих Клинков и, если Гидеон решит меня бросить, смерть от рук чилтейцев. Когда-то я счел бы такой исход немыслимым, но ни в глазах, ни на губах Гидеона не было улыбки, когда он пригласил меня присоединиться к нему у костра.

– Я люблю тебя, брат, – тихо сказал он мне одному. – Но выиграю, потому что должен, ради всех нас.

У меня не было времени ни ответить, ни даже подумать. Со всего лагеря сбегались Клинки, образуя вокруг нас огромный круг, будто мы собрались драться.

– Капитан, – сказал запыхавшийся Йитти, – ты уверен, что хочешь этого? Давай я встану между вами и помирю вас, прежде чем…

– Нет. Если ты это сделаешь, все произойдет завтра или послезавтра. Лучше здесь и сейчас. Позаботься о Дзиньзо.

Я отдал ему поводья и пошел к костру, одолеваемый сомнениями. Гидеон прожил здесь так долго, знал так много… Но он позволил себе стать слишком похожим на них, а если мы вынуждены жить здесь и сражаться, то должны делать это как левантийцы.

У костра меня ждала Дишива с палкой в руках. Слабая замена жезлу говорящего, но капитаны сделали все возможное за то короткое время, что у них было. Почерневший конец еще дымился.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказала она, вкладывая палку мне в ладонь. – Попробуй хотя бы помнить о том, что ты больше не в степях, ладно?

Я не успел ответить, как она растворилась в толпе, и я остался один. С другой стороны от потрескивающего костра держал свой импровизированный жезл Гидеон, и пути назад уже точно не было.

Капитан Йисс эн’Охт выступила в круг и подняла руки, ожидая тишины. Когда из всех звуков в ночи осталось лишь потрескивание и шипение пламени, она заговорила:

– Мы призываем богов обратить к нам свой взор, вдохнуть мудрость в уста тех, кто поведет нас, и силу в сердца тех, кто должен избрать верный путь.

Вокруг одобрительно зашептались, а мы сидели все так же молча. Вскоре мои ноги задрожали, а живот скрутило паникой. Напротив меня, подогнув под себя ноги, сидел Гидеон, так спокойно, будто просто ужинал. И усевшись, он ни разу не пошевелился, только смотрел на меня сквозь огонь.

Как бросивший вызов, я имел право говорить первым и потому облизал губы, сжимая жезл говорящего, будто щит.

«Я люблю тебя, брат, но выиграю, потому что должен, ради всех нас».

Гидеон, которого я знал, никогда бы не счел этот путь верным. Эска был прав. Нужно было вернуться домой.

Я поднял дымящийся конец жезла к небесам. В окружавшей нас темноте ерзали зрители.

– Это, – сказал я, – не наш дом. Эта земля принадлежит кисианцам и чилтейцам, и другим, имеющим здесь корни, но не нам. Мы здесь чужие. Нам нет нужды здесь оставаться. Нет нужды строить здесь свою жизнь. Нам нужно вернуться домой.

Гидеон не сводил с меня глаз, пока я говорил, и в последовавшей тишине не поднял свой жезл. Он вряд ли бы стал просто так сидеть и молчать, а значит, что-то задумал. Я проглотил комок паники.

«Я выиграю, потому что должен».

Я снова воткнул свой жезл в небо.

– Вы задаетесь вопросом, как же мы можем вернуться домой, если нас держат в плену, но теперь у нас есть лошади. И оружие. И их доверие. Два дня назад мы оставили половину чилтейской армии грабить Кой. Не было момента лучше, чтобы сразиться за нашу свободу, вместо того чтобы убивать незнакомцев, не сделавших нам ничего плохого.

Позади слышались невидимые шаги – Клинки вставали за моей спиной. Даже те темные силуэты, что я мог различить, смещались в мою сторону в знак согласия. Слушая наши речи, они будут голосовать ногами, молча вставая позади того, кого захотят поддержать. Раньше это казалось мне скучным по сравнению с поединком на саблях, но сейчас, когда я сидел здесь с жезлом говорящего в руке, меня мутило от страха.

Жезл Гидеона лежал у него на коленях, будто был ему совершенно не нужен.

– Нам нравится сражаться здесь, – продолжил я, разрезая протянувшуюся меж нами тишину, – но мы поклялись защищать наши гурты, не этот гурт, а гурты Торин, Яровен и Намалака, Охт, Инджит и Беджути. Наш долг – не строить и завоевывать, а кормить и защищать свой народ, и мы не можем исполнять его отсюда.

За мной встало еще больше Клинков, и слышать, как они собираются, было так же волнительно, как скакать в бой. Они слушали меня. Соглашались со мной.

Я закончил. Больше мне нечего было добавить, я опустил свою палку в третий раз и стал ждать. Гидеон смотрел на меня, неподвижный как статуя. В темноте двигались силуэты. Нетерпеливые движения перешли в шепот, но он все молчал. Я вдруг понял, что мысленно прошу его сказать что-нибудь, что угодно, только не признавать так легко поражение, поскольку, чем дольше он молчал, тем больше людей вставало у меня за спиной. Я не видел, сколько их там, но точно уже больше половины.

– Твои слова очень благородны, Рах, – наконец произнес Гидеон. Не звенящий выкрик, который достигнет самых дальних ушей, а мягкий ответ, ставший очень личным оттого, что он смотрел только на меня и ни на кого другого. – Мы так многого могли достичь вместе, ты и я, и я буду оплакивать несбывшееся. – Он положил палку на землю и, встав, заговорил громко, чтобы его мог слышать каждый Клинок. – В тебе есть пыл истинного предводителя, Рах э’Торин, но ты живешь в прошлом, которого больше нет. Ты почувствовал перемены, вы все их почувствовали, хоть и не желаете этого признавать. Было время, когда мы жили свободно, когда гуртам не требовались Вторые или Третьи клинки, поскольку нашей задачей была лишь охота. Потом города-государства решили, что лучше забирать наших лошадей силой, чем покупать их, забирать силой нашу землю, наш народ, ведь мы варвары. Мы выбрали иную жизнь, и это сделало нас хуже них во всем.