Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

Гидеон начал расхаживать туда-сюда перед костром. Ему вообще не следовало вставать, не полагалось смотреть куда-либо, кроме как на другую сторону костра, но никто не остановил его. В темноте несколько человек перешли на другую сторону.

– Но нас не так-то просто победить, и тогда они посеяли в наших степях зло, которое пробирается в душу кочевников и превращает их в горожан. Оно пошло с наших гуртовщиков и старейшин, но добралось бы и до нас, если бы мы остались. Это зло не последовало…

– Если в степях зло, тем больше причин нам вернуться! – Я вскочил, схватив свой жезл. – Мы не можем забыть наши клятвы только потому, что битва становится трудной.

– И как ты предлагаешь сражаться с этим злом? Хочешь убить гуртовщика Торинов?

– Нет, я…

– Убить старейшин?

– Нет…

– А дети? Если они тоже проглотили эту ложь, что тогда?

Я встретился с ним взглядом, стараясь не смотреть, как в темноте некоторые Клинки меняют сторону.

– Нам нужно работать вместе, чтобы все исправить, – сказал я. – Чтобы победить зло.

– И как?

Я открыл и закрыл рот, не издав ни звука, и Гидеон улыбнулся. В уголках улыбки дрожала та же печаль, что наполняла мое сердце, то же понимание, что нам никогда не вернуть былого, никогда не смеяться вместе, не вспоминать старые добрые времена и не стоять рядом перед лицом грядущего.

– Я не знаю, – сказал я, и еще больше шагов ушли от меня во мраке.

– Поэтому нам придется построить все заново. Здесь и сейчас, где мы можем обеспечить левантийцам место в истории, превратить их в нечто большее, чем надоедливые варвары, с которыми ведут борьбу города-государства. Прошли те дни, когда мирная жизнь могла снискать нам уважение. Для этого больше нет места, такого места, где мы можем жить по старым обычаям, где более сильные соседи не будут нам угрожать. Это наш шанс.

Раздались одобрительные выкрики, все обычаи были пущены на ветер, и мне хотелось накричать на них, напомнить, что это все – не более чем мечта, а мы до сих пор пленники чилтейцев, но каждый раз, когда я открывал рот, слова тонули в шуме, и я понимал, что они ничего не изменят.

Только одно могло изменить их мнение. Я поднял свой жезл, будто копье.

– Вы не можете выбрать предводителем человека, который знал, что все, кто не захочет сражаться, будут убиты, и ничего не сделал!

Крики стихли. В свете костра лица обратились ко мне. Они смотрели и на Гидеона, пытаясь понять, что я только что сказал, пытаясь совместить эту мысль с его образом – то, чего не удалось сделать мне.

– Да, – сказал он, яростно взирая на меня сквозь дым. – Я это сделал и сделал бы снова, потому что, в отличие от тебя, умею принимать трудные решения. И в отличие от тебя я готов рискнуть всем ради будущего своего народа, даже если знаю, что это тяжким грузом ляжет на мою душу. Я готов принести жертву ради своего гурта. А ты не сделаешь этого даже ради друга.

Откровение, что не пошедшие с нами мертвы, должно было все изменить, должно было сместить баланс в мою сторону, но все больше мрачных фигур в ночи шли к нему.

– Вы что, меня не слышали? Первые Клинки Шетов и Третьи Клинки Намалака мертвы. Все раненые и больные тоже мертвы, и ваши седельные мальчишки и девчонки. Все мертвы. У вас было право знать, а у них было право выбирать, но Гидеон отнял эти права, потому что важнее было ублажать чилтейцев.

– Нет, – сказал он. – Они тут ни при чем. Я сделал это по той же причине, по которой мы в степях прощаемся с больными – потерять нескольких всегда лучше, чем потерять всех, как бы это ни было больно.

В его сторону зашелестели еще шаги, и он пинком отправил свой жезл в огонь, не собираясь больше ничего говорить.

Я смотрел на него сквозь пламя, грудь вздымалась, я искал слова, которые заставят их всех прозреть, но я уже излил душу и слова закончились. У Клинков будет время подумать и переместиться между нами до того, как будет объявлено решение, но мне не нужно было видеть всех, чтобы понять – Гидеон победил.

Мои вены наполнились страхом, горячим как огонь, в который я бросил свой жезл. Но когда он загорелся, в свет костра вышел кто-то новый. Человек, который принес мне фонарь на поле боя. По-прежнему в маске и капюшоне, фигура в сером одеянии начала аплодировать, как будто мы давали какое-то представление.

– Моим соотечественникам стоит поучиться у вас выбирать предводителей, – сказал он, из-за акцента его левантийские слова звучали неестественно. – Я уже научился. Как я вижу, большинство из вас встали на сторону гуртовщика Гидеона, но в моих глазах его соперник куда более ценен. – Он повернулся к Гидеону. – Как я понимаю, обычно вы изгоняете тех, кто проиграл, но поскольку это невозможно, я избавлю вас от необходимости придумывать решение. Капитан Рах э’Торин и все его Клинки переходят на службу ко мне.

Никто не ответил. Даже Гидеон неуверенно оглядывал круг. Когда он посмотрел на меня, в его глазах показалось что-то похожее на замешательство и извинения.

– Я приму наказание согласно нашим законам… – начал я.

– Нет, – ответил человек в маске, во мраке за его спиной стояли солдаты. – Боюсь, это была не просьба.

Мико

– Из Коя никаких вестей?

Вопрос сорвался с моих губ вместо приветствия, и лорд-канцлер Горо вздрогнул и поклонился вместо ответа. После стольких лет стараний удержаться на тонкой ниточке между императором и императрицей он вечно был на взводе.

– Канцлер?

– Никаких, ваше высочество, – ответил он, глядя на выжженную солнцем почву между своими сандалиями. – Ни слова. В такое время и не стоит многого ожидать, так что я не считаю это… плохими новостями.

Кой в осаде. Император Кин мертв. В то утро я проснулась с узлом страха внутри, который не могли ослабить никакие попытки самоуспокоения. Куда бы я ни посмотрела, везде натыкалась на него. Я стояла на краю бездны, и единственная возможность двигаться дальше – это получить поддержку человека, который уже сказал «нет».

– Есть еще какие-нибудь новости? – спросила я.

– Новостей много, и, насколько я понимаю, мне следует передать их вам, чтобы вы доложили его величеству.

В его голосе слышались вопросительные нотки и толика неодобрения, хотя вчера вечером совет получил на этот счет указания от его величества, переданные устами лекаря Акио.

– Да, похоже, теперь это мои обязанности. – Я выпустила долго сдерживаемый вздох и махнула рукой, предлагая прогуляться по саду. – Однако, учитывая случившееся в Кое, я считаю своим долгом всеми силами помогать его величеству в это тяжелое время.

Канцлер никогда не улыбался, но кивнул, явно довольный моим ответом, и вышел вместе со мной на солнцепек. Я крепко сжимала свою ложь, а он – кипу бумаг в руках.