Нора Робертс - От плоти и крови [litres]

– Хотела или нет, ты подвергла других опасности из-за одной лишь обиды. Ты злоупотребила своим даром. – Голос Маллика звучал негромко, но источал разочарование.

Она бы предпочла, чтобы наставник на нее накричал. Каждое тихое спокойное слово ранило в самое сердце.

Фэллон почувствовала, что к глазам подступают слезы. Сдержать их было нелегко, но она не заслужила права на подобное облегчение.

– Мне очень жаль. Оправдания моему поступку нет, но…

– «Но» обычно предваряет оправдания, – укоризненно перебил Маллик. Фэллон проглотила упрек, хоть он и оказался горьким на вкус. – Прибери за собой, – велел наставник и ушел в дом, плотно закрыв дверь.

Чувствуя себя разбитой и сломленной, Фэллон остановила дождь, приблизилась к тлеющим останкам дуба и затушила пепелище, проследив, как последние струйки дыма истаивают в летней синеве неба. Затем медленно, старательно собрала древесину, пригодную для растопки камина, и принялась охапку за охапкой складывать ее возле поленницы.

Все тело ныло после нелегкого боя, однако душевные терзания причиняли куда более сильную боль. Работа заняла несколько часов, потому что Фэллон, в качестве наказания, не использовала магию.

Когда на месте дуба остался лишь пень, она подобрала побег, подняла к лицу и позволила слезам раскаяния и дыханию согреть его, вызывая к жизни корни, после чего посадила деревце, шепча слова утешения. Легкий летний дождь застучал по молодым листьям.

– На месте старого пусть родится новое. Я же прошу простить мою вину.

Фэллон подняла с земли обугленную ветку и принялась мастерить для себя напоминание и предупреждение.

Вся в синяках, утомленная, умирающая от жажды, девочка вошла в дом. Ей хотелось принять душ, выпить несколько стаканов прохладной воды и отдохнуть, однако она медленно поплелась по лестнице в мастерскую.

Маллик трудился над сложным зельем, потягивая вино из бокала, и даже не взглянул на вошедшую ученицу.

– Мне нет оправдания. Я позволила гордости взять верх, а ярости – послужить инструментом разрушения. Нанесла вред могучему растению, жившему сотни лет. И могла бы натворить что-то похуже, потому что потеряла контроль над собой и хотела только крушить все вокруг, чтобы доказать твою неправоту. Но ты был прав.

– Действительно? – не поднимая головы, уточнил Маллик.

– Да, – кивнула Фэллон. Ей было важно, чтобы он знал. Чтобы он понял ее, даже если не простит. – Я могу использовать гнев в сражении. И должна чувствовать – ярость, печаль, радость… Эмоции делают меня сильнее. Но теперь я знаю, что без контроля они становятся моей слабостью.

– Значит, ты выучила ценный урок, – кивнул Маллик, переливая янтарную жидкость из котелка в склянку и подписывая этикетку. – Возможно, самый ценный из всех.

– Я не пользовалась магией, пока убиралась, однако прибегла к ней, чтобы посадить новое деревце, помочь ему вырасти. И попросить прощения.

Маллик обернулся, готовый наконец подарить ей и свое прощение, однако заметил на ее правом запястье вырезанный из дерева браслет и с удивлением, даже с отвращением, воскликнул:

– Ты сделала себе побрякушку? Использовала погубленное тобой растение, чтобы смастерить украшение?

– Нет, нет же! Это не украшение и не побрякушка. Это напоминание.

Фэллон протянула руку к наставнику, уже готовому разразиться новой гневной тирадой, чтобы тот мог рассмотреть браслет. На дереве был вырезан пятиконечный символ и слова: Solas don Saol .

Свет ради жизни.

– Я буду проливать кровь. Буду убивать. Буду посылать людей в битвы, которые могут стоить им жизни. Чтобы так поступать, я должна всем сердцем верить, что сражаюсь за правое дело. Несу свет. Ради жизни. Несу разрушение, чтобы положить конец войне. И никогда, никогда не причинять вред без причины, утратив контроль, как сегодня. Браслет послужит мне напоминанием. – Фэллон помолчала и спустя пару минут тихо произнесла: – Я искренне сожалею о случившемся. Ты сможешь меня простить?

Маллик посмотрел на нее. Наливающийся синяк под глазом, жестоко расцарапанное лицо. Такое юное. Для Избранной молодость не может служить оправданием, но на этот раз наставник разрешил себе забыть, что перед ним Избранная.

– И ты меня прости.

– Но за что? Ты не сделал ничего плохого.

– Я позволил собственному гневу взять верх и покинул тебя без надлежащего лечения. Исцеление – это дар. Негоже отказывать в нем ради наказания. Сядь же, дитя. Дай мне позаботиться о твоих ранах, как следовало поступить уже давно.

На следующее утро Фэллон поднялась чуть раньше, чтобы загладить вину с помощью усердного труда. В прохладном воздухе пахло осенью, пряностями и дымом. Скоро наступит время возвращаться домой.

Заварив чай, Фэллон решила сегодня снова отправиться через хрустальный шар в Нью-Йорк. В город, который так любила ее мама.

В город, наполненный тысячами запахов, звуков и оттенков. И толпами спешащих людей в нарядной одежде. И множеством машин, добавляющих к непрерывному шуму свои ноты. Фэллон уже гуляла по тротуарам, задирая голову на многоэтажные здания и удивляясь невиданным чудесам: витринам с обувью, сладостями и манекенами. С драгоценными камнями, переливающимися на солнце.

И еда. Там повсюду еда. В передвижных фургончиках, в магазинах и даже в лотках на улице. Воздух пронизан запахами специй, цветов, бензина и всего на свете. Человечества.

Фэллон видела молодую Лану, снующую в белой шапочке и спецодежде по огромной кухне, наполненной людьми, движением, выкриками, жаром и ароматами готовящихся блюд. Это было чудесно!

А еще она видела Макса, который писал новую книгу в кабинете, заставленном стеллажами. Его пальцы летали над клавишами. Клавиатура, это называется клавиатура. На экране возникали буквы и складывались в слова, словно по волшебству.

Фэллон решила выбрать день, когда ее родители будут вместе, и понаблюдать, как они гуляют по большому парку, держатся за руки и смеются.

Сегодня ей точно не хотелось видеть настоящее Нью-Йорка: разрушенные и обугленные небоскребы, покрытые кровью и грязью улицы. Не хотелось слышать вопли и стоны умирающих.

Оставив чай завариваться, девочка вышла, чтобы собрать яйца и покормить кур.

Снаружи, рядом с небольшим огородом уже стоял Маллик. Чуть в стороне от него, на месте старого дуба, где Фэллон посадила побег, росло другое дерево.

Его ветви широко раскинулись, а густая листва зеленым куполом загораживала небо. Массивный блестящий ствол, пожалуй, могли бы обхватить разве что трое мужчин, взявшихся за руки.

– Ты заколдовал саженец, – с улыбкой прокомментировала Фэллон, подходя ближе. – Очень красиво.

– Я ничего не делал, – серьезно ответил Маллик.