Владимир Аренев - Время жестоких снов [сборник litres]

22. Обжигаю его пламенем из зажигалки и дезодеранта. Вслушиваюсь в глушилку, игнорируя все вопли скворчащей чудеси.

23. Когда перестает двигаться, поливаю зародыш подсолнечным маслом и вбрасываю в гриль.

24. Через минуту перекладываю на тарелку, солю и утилизирую самым безопасным из способов: съедаю с тирольской.

25. Когда желудок чуток успокаивается, проветриваю комнату, глотаю снотворное и еще одну таблетку обезболивающего. Запиваю минеральной водой.

26. Ложусь в постель. Кажется, я горю, потею и бессмысленно постанываю. Сон приносит мучительный кошмар: двойные похороны – отца и Мариуша, – во время которых мама на кладбище пытается расцарапать лицо ксендза.

Проснулся я тогда на рассвете. Нога опухла, из раны сочилась бледно-желтая жидкость. Я медленно встал с постели, чувствуя, что до сих пор температурю. Было непросто: каждое движение ниже пояса провоцировало невидимого садиста, который лупил меня по костям дюжиной тупых молотков – всеми сразу, от коленей до ребер. Ерунда, имея в виду опыт поставарийной реабилитации.

Я был жив. Операция удалась.

Тогда, ночью после свидания, она мне снилась. Подошла и улыбнулась губами и глазами. Я уже узнавал узоры, в которые складывались веснушки на ее щеках. Наслаждался ими и ее именем. Дагмара. Оно подходило ей, как и волосы неопределенного цвета.

Дагмара.

Первая мысль после сна была словно погружение в бассейн с теплым и одновременно освежающим киселем: увижу ее сегодня.

Вторая мысль – словно брошенный в бассейн фен под напряжением.

Я уже должен быть мертв. Вот же блин!

Я уснул при неправильно запущенной заглушке. Забыл отключить телефон и положить его на полку, подальше от головы. Не вырубил компьютер, подставляясь под протечку из сети. И самое важное: спал под одеялом, а не на нем, в пододеяльнике. Я не должен был пережить эту ночь. При нынешнем состоянии Пограничья отсутствие любой из защит делало меня совершенно безоружным. Я был словно вымазанный в фосфоресцирующей краске кролик, который в лунном свете удирает от охотников. Взглянул на не зажившую до конца рану на бедре. Как кролик с отгрызенной лапой. И это перед лицом близящегося наступления!

Я сорвался с кровати, сбросил пижаму и быстро оглядел тело. Кажется, все было в порядке. Даже рана выглядела как будто лучше. В голове царил хаос, но, думаю, именно тогда, в то утро, я начал догадываться. Хотя – нет, не догадываться. Начал хотя бы задумываться.

Отбывая утренние ритуалы (а я все еще не получил переконвертированной вести от брата), слушал из-за двери обрывки родительских разговоров. Усмехнулся: в последнее время мне не хватало таких минут. И я все меньше чувствовал, что мы – семья.

Они были в зале. Мать утюжила, отец в гражданском, развалившись в кресле, смотрел телевизор. Когда я уселся на диване, установилось молчание, густое и тяжелое, наполненное ложью дикторши новостей. Может, это из-за меня? Что я сделал не так?

– О чем говорили? – попытался я.

Мама только через миг-другой вздрогнула, поняла.

– Ни о чем важном, – ответила, продолжая гладить.

Отец что-то проворчал, глядя в телевизор.

– Звонила Бочковская. Спрашивала, не поеду ли я с ними вечером за покупками, – закончила мама. – Не хочешь со мной?

Отец посмотрел на меня так, что мне это совершенно не понравилось. Было в его взгляде некое обещание конспирации, сообщение только для меня, которого я, тем не менее, не мог прочесть. Утюг фыркнул паром.

– Не могу, – ответил я наконец. Мама глянула на меня вопросительно. – Есть у меня кое-какие обязанности.

– Обязанности, – повторила она.

– Ага.

– Ты ведь знаешь, – сказал ей отец. – Приближается наступление. Мы готовимся.

Она не ответила, даже не подняла взгляд.

– Это просто поездка за покупками. Поедем в другой раз. – Я говорил все громче.

– Ты должна быть рада, что Лукаша завербовали, – подвел итог отец.

– Я беспокоюсь о тебе, – ответила она. Наконец подняла на меня взгляд. – О тебе, сынок.

– Он справится, – сказал отец.

– Ага, – согласился я. – Я справлюсь.

Попытался улыбнуться.

За окном пролетела одна из городских гончих. Мы услышали далекие предупредительные сирены. Еще одна протечка.

– Может… Не знаю. Может, тебе снова начать принимать лекарства.

Вот значит как.

Я получал их годы назад, во время реабилитации. Они усиливали сопротивление перед чудесью, но превращали меня в овощ. К счастью, по совету отца я сумел от них отказаться, прежде чем стало поздно. Мама, конечно, боялась, но в конце концов, думаю, осталась довольна. Потому что они оба опять получили настоящего меня (хотя вскоре меня завербовали). А теперь, перед близящимся наступлением врага, она хотела, чтобы я снова отправился в бега.

– Мне не нужно принимать эти лекарства.

– Но…

– НЕ НУЖНО.

Пожалуй, вышло слишком громко. Длинные мгновения тишины. Идиотизмы из телевизора. Пофыркивание утюга.

– Я так устала.

Я еле ее услышал. Но почувствовал эти ее слова где-то глубоко в теле.

– Я знаю. Знаю, мама.

Отец делал вид, что не слышит. Я же сидел так между ними годами, совершенно бессильный. Нога болела все больше. Я протер глаза.

Мобилка в кармане запищала. Я прочитал сообщение. Очередной ньюслеттер для выпрямителей региона: штаб информировал о перегруппировании отрядов врага.

– Эта мобилка, всегда только мобилка, – прошипела мама.

Я взглянул на нее растерянно.

– Что ты в ней читаешь, а? – продолжила она. – Что там такое?

– Марила… – начал успокаивающе отец. Но безрезультатно.

– Кого ты в ней ищешь? – накручивала она себя. – Ну, кого? Скажи мне, Лукаш. Кого?

Я знал, что она хочет услышать правду, поэтому соврал:

– Это Дагмара. Дочка новых соседей. Тех, сверху.

Она замолчала, растерянная. А я начал – осмотрительно, стараясь не сболтнуть лишнего, – рассказывать про вчерашний день. Я хотел сделать это еще вчера, как только вышел от Дагмары, хотел сообщить о ней всему свету. То есть этим двоим.

Они слушали. Мать расспрашивала о подробностях. Отец нам улыбался. А потом ответил на звонок. Отец поздоровался со строгиней Михальской, они коротко поговорили о вещах, которых я не понимал. Мама только качала головой.

Я закончил рассказ раньше, чем намеревался, больше нечего было говорить. Прежде чем я вышел, мама попыталась еще раз:

– Мы могли бы сегодня после магазина заехать на кладбище.

– Мама… Зачем?

Она прикрыла глаза и не стала отвечать. А я сбежал к себе.

Еще до полудня позвонил отец. Я даже не услышал, как он ушел.

– Готовься.

– …

– Уже скоро.

Мир замер на полувздохе, на полумысли даже.

– Наступление?

– Да.

Значит, пора.