Владимир Аренев - Время жестоких снов [сборник litres]

Автобус с монашками-баптистинками (орден сестер святого Иоанна Крестителя) возвращался в Люблин из паломничества к португальской Фатиме. Около двадцати часов возле Грабова автобус столкнулся с едущим навстречу легковым автомобилем «Опель Вектра». Насколько нам удалось выяснить, водитель «Опеля» по неустановленной причине выехал на встречную полосу прямо под движущийся автобус. Автомобиль столкнулся с двухэтажным «Мерседесом», в котором путешествовали баптистианки, и был полностью разбит.

Пять человек погибло на месте: трое монашек, а также ехавший в авто военный из части, расположенной в Майданеке, капитан Анджей О., и его восемнадцатилетний сын, скорее всего, водитель «Опеля». Шестая жертва — еще одна монашка — умерла уже в больнице. Ранено тринадцать человек, в том числе водитель автобуса и второй из сыновей Анджея О., которому было …

– Что же ты наделал, – произнесла мать медленно и тихо. Я не слышал, как она вошла. Стояла в прихожей перед открытыми дверями и смотрела на неподвижно лежащую Дагмару.

– Что же ты наделал, – повторила она еще тише.

Твой отец мертв. Он был убит кротом, которого мы так и не вычислили

Она выпустила из рук пакеты с покупками, начала нервно рыться в сумочке. Искала телефон. Нельзя было терять ни секунды.

Я схватил стул и швырнул в мать. Тот полетел боком, не прошел сквозь дверь, ударился о косяк и упал на пол. Мать закричала и отскочила назад.

Я отвернулся к столу, споткнувшись о тело. Секунда на размышления. Монитор – крепкий, старый и тяжелый. Я вырвал кабели и повернулся к прихожей. Мать все еще стояла, будто остолбенев, только бессмысленно копалась в сумочке. Я подошел ближе к открытым дверям. Мы оба знали, что на этот раз я не промахнусь. И тогда она взглянула мне в глаза.

– Лукаш, – в ее голосе было нечто, перехватившее мне горло, – Лукашек… – Она выпустила сумочку из рук. Я все еще смотрел ей в глаза. Она держала меня взглядом надежней, чем самая сильная рука. – Сынок.

Мне казалось, все мои кости исчезли, что я размокаю, распадаюсь. Я хотел что-то сказать, но не мог выдавить ни слова. Она посмотрела куда-то за меня и вздохнула. Я понял, в чем дело, когда услышал голос, одиночный слог.

– Эй, – спокойно сказала Дагмара.

Я повернулся в последний момент. И на мгновение опоздал.

Она стояла за мной. Волосы липли к ее лицу, как тогда, когда я сумел рассмешить ее до слез рассказом о разбитом лбе. Только на этот раз большую часть веснушек скрыла кровь, а ее взгляд горел чистой ненавистью.

Я даже не заметил удара. Просто перед моим лицом взорвалась атомная бомба. Бетонная змея опять дернулась, опрокидывая меня. И когда я упал на пол, роняя монитор и теряя зубы, уголком глаза увидел, как Дагмара готовится к очередному удару. Обеими руками она держала медного Будду с моей полки.

Выглядела она в точности как на картинке, присланной Мариушем.

Военный дневник Лукаша Озимчука.

Мой военный дневник. Или, скорее, его начало. Каждый, кто когда-либо пытался писать, знает, как непросто начать. Что начать – труднее всего. Бессонные, потные и раздерганные ночи. Химия, пожирающая внутренности. Мигрени, из-за которых хочется биться головой о решетку, отделяющую меня от зелени за окном. Долгие часы страха, которые тянули меня во тьму под кроватью и нашептывали там на ухо скверные решения. Рана, опять расковырянная на бедре, а затем дни и ночи в борьбе с кожаными ремнями, потом – разноцветная диета, смазывающая краски мира. И – очередная реабилитация. Начать труднее всего.

Доктор Баранецкий толст и раздражающе терпелив (привет вам, доктор, привет). Утверждает, что самое важное уже позади. Что я знаю, куда хочу попасть, и знаю: чтобы сделать первый шаг, мне необходимо подняться. Доктор запрещает думать об этом усилии как о покаянии перед теми, кого я обидел. Говорит, сперва я должен примириться с самим собой. Но я знаю, что мне нужно, доктор. Не могу написать это патетически. Все, что я сейчас делаю, – это для нее. Мама говорит, они уехали из Люблина. Может, врет, может нет. Может, врут ей.

Дагмара. Благодаря ей война все еще продолжается.

Перевод Сергея Легезы

Кто-то из соседей жарил картошку. Кто-то с плохой вентиляцией и минимальным уровнем эмпатии к окружающим. Полина закрыла окна, заодно прошлась по подоконнику влажной салфеткой; опять села работать. В конце концов, сказала она себе, художница должна быть голодной. Еще и суток не прошло, тебе даже полезно, скинешь немного лишнего веса, а когда все закончится – давай, подруга, запишись наконец в спортзал, бегать на тринадцатый этаж – неплохая, конечно, замена, но это ж если на самом деле бегать, а не сидеть в четырех стенах.

Появление Иштар она не заметила: вот только что не было, а теперь трется головой о ногу и мурлычет.

– Даже не проси, – сказала Полина. – Уж кто-кто, а ты свою порцию получила вовремя, вон, еще половина в миске. Начнешь опять худеть, что мне тогда с тобой делать?..

Иштар запрыгнула на стол и боднула ее под локоть.

– С террористами – никаких переговоров. Тем более, – добавила Полина, – с теми, кто мешает зарабатывать на их, террористов корм.

Раз уж об этом зашла речь, она переключилась из «Фотошопа» в «Хром» и в который раз обновила страницу. Все семь страниц.

Потом проверила, работает ли роутер. Заодно протерла его и полочку под ним. Вернулась к столу и увидела, что правило «Поля встала, место пропало» по-прежнему действует безотказно. Пристроилась на краешек кресла, на всякий случай еще раз обновила все страницы. Глухо: ни единого свободного слота на доставку, всюду окошки с сообщением «Извините, идут ремонтные работы» и человечком. В руках у человечка была лопата, на лице – маска.

Иштар вывернулась, всеми четырьмя лапами толкнула Полину в спину. Знала, что Полина ничего ей не сделает, и бессовестно этим пользовалась.

– Не восприми как намек, но Стивен Кинг в интервью говорит, что в критических обстоятельствах первыми под нож пойдут домашние питомцы. Я, конечно, не психопатка какая-нибудь, но…

Иштар зевнула, соскочила с кресла и, вскинув хвост, словно мачту, двинулась на кухню.

«Нет, – подумала Полина, – не психопатка. Просто склеротичка, которая вовремя не купила таблетки».

Это не проблема, когда ты можешь в любой момент поехать в аптеку. То есть когда тебя не кроет от одной только мысли о том, чтобы выйти за пределы квартиры. Твоей, ха-ха, крепости.

Запах жареной картошки она ощущала даже сквозь окна. Или думала, что ощущает – разница, честно говоря, несущественная. Особенно если ты – вся такая современная, ироничная, самоуверенная – не паниковала, как «заурядные граждане», и не нахватала продуктов на несколько месяцев полной самоизоляции. Если раз в неделю выходила прогуляться к магазину, а когда случалось ухудшение, употребляла упомянутые таблетки, про которые, ха-ха, вовремя и не вспомнила.