Владимир Аренев - Время жестоких снов [сборник litres]

– Что-что? – Кайзерхауэр нахмурился. – Ничего такого. У меня хватает проблем с городом, чтобы играть в какие-то там чары-мары. Ольга даже читать не умеет, а Джереми… Джереми всего-то одиннадцать лет. Мы не нанимаем слуг, живем… жили только втроем, – закончил он мрачно.

Купец был слишком опытным слушателем, чтобы не заметить некоторое сомнение в голосе, когда бургомистр говорил о сыне.

– Господин Кайзерхауэр, если я должен вам помочь, то вам следует быть со мной откровенным. Я обещаю, что это приватный разговор и ничего из сказанного не достигнет ушей представителей Гильдии. – Несертифицированное применение чар запрещалось, а чернокнижничество и некромантия преследовались со всей строгостью, поэтому Хаксерлин понимал сомнения Томаса насчет рассказа о вероятных семейных грешках. – Есть ли что-то, скажем так, «необычное», чем бы вы хотели поделиться?

Бургомистр откашлялся и уткнулся взглядом в пол. Сейчас он напоминал ученика, пойманного на украшении стен мерзкими фразочками. Потом он тяжело вздохнул, словно смиряясь с неизбежным.

– Джереми – умный мальчик. Слишком умный для своего возраста, я всегда это говорил. – Он принялся нервно расхаживать по подвалу. – Учителя советовали послать его в Коллегиум Магикум или в какую-то из Церквей, где его посвятили бы в жрецы. Тянуло паренька к книгам, он постоянно сидел в моем кабинете, читал хроники или правительственные письма, просил, чтобы я приносил ему книги из подвала ратуши. Я старался заразить его любовью к фехтованию, мать учила песням и танцам, но он предпочитал сидеть в комнате, обложившись всем, что можно было читать и что могло его чему-то научить.

Бургомистр уселся на стул под одной из полок.

– Ты должен понимать, – продолжил он. – Это был наш единственный сын. Мы с Ольгой пятнадцать лет ждали его рождения. Пятнадцать долгих печальных лет. Но это стоило того. Ради милого, умного постреленка, который заставляет тебя смеяться, собирает камни необычной формы, расспрашивает, как летают птицы и из чего состоит человек. Потом он подрос, хотел повидать мир, говорил о странствиях, в которые отправится. Ему уже не хватало поучений родителей. В скучном Кампфсалате он был не на своем месте, но что осталось бы нам, если бы он выехал на учебу? Пустые стены, Ольга, которая плакала бы по ночам, равнодушные разговоры за столом. Джереми склеивал нашу семью. Он для нас – всё. Поэтому я не мог позволить, чтобы он чувствовал себя плохо, лишенный того, что ему нравилось больше всего, – знания. Приходилось предпринимать определенные шаги для его развития, убеждать, что стоит остаться дома, с родными. И поэтому, – он закрыл лицо руками, – поэтому я позволял ему кое-что.

– Что именно?

– Книги, – ответил бургомистр тихо. – Я доставлял ему книги. Из столицы, из Анновера, Платтендорфа, порой даже из-за границ империи, если у него было какое-то особое пожелание. Он давал мне названия – не знаю, откуда узнавал их, наверняка находил упоминания в других трудах, – а я платил соответствующим людям, и те через некоторое время доставляли мне посылку.

– И что же это были за книги? – Хаксерлин медленно приставил стул и уселся напротив бургомистра.

– Разные. По анатомии, по религии, словари, травники. Джереми интересовался всем по чуть-чуть. Я даже обустроил ему на чердаке небольшую мастерскую. – Мужчина улыбнулся воспоминанию. – Он играл там, варя микстуры. Гномский вентилятор очищал воздух, ты, кажется, видел сегодня это устройство. Удобная штука. Нужен был свежий воздух в комнате, чтобы никто не отравился дымом или смрадом. А там иной раз смердело, поскольку Джереми проводил вскрытие животных. Да, на это я тоже дал согласие. Собаки, коты, голуби. Он никому не делал зла, эти животные были ничьи, а мальчику ведь нужно было на чем-то учиться.

Хаксерлин представил себе молодого Кайзерхауэра, как со скальпелем в руке он наклоняется над трупом собаки и свешивает набок толстощекую головку, с детским восторгом глядя на выпущенные внутренности. Содрогнулся.

– Вы не припоминаете, ему не доставляли особенную книгу? И как она называлась?

Томас помассировал висок.

– Во вторник будет месяц, как привезли последнюю пачку книг. Это был заказ из Страны Предательских Песков, он сильно ударил меня по карману. А книга называлась экзотически. По-заграничному. «Некронаркотикон»? Как-то так.

Хаксерин выпучил глаза и открыл рот в безбрежном удивлении. Секунду-другую он выглядел почти забавно.

– Что? Вы имеете в виду «Наркономикон»?

Бургомистр кивнул.

– Если на обложке был череп и красные плашки, то это она. У меня аж глаза слезились от тех значков, я почти ничего не мог различить, но Джереми прыгал от радости, когда ее получил.

– Ка… каким образом? – Хаксерлин не мог толком промолвить и слово. – Откуда? Это ведь невозможно!

У него разболелась голова. Образ молодого Кайзерхауэра, проводящего вивисекцию собаки, сменился другим: дородный подросток стоит на коленях среди свечей на чердаке в намалеванной пентаграмме и изучает «Наркономикон», шедевр Черного Искусства. Тот самый «Наркономикон», что написан кровью благороднейших из людей прошлых веков и оправлен в кожу набожных аколитов; «Наркономикон», плод безумия проклятого калифа Хэйткрафта, непрестанный объект воздыханий всяческих никчемных некромантов и проклятых Гильдией чародеев.

То, что пострадал только дом бургомистра, а Кампфсалат не был сметен с поверхности земли, можно было приписывать той самой толике счастья, благодаря которой артефакт чудом миновали алчные взоры магов всей Инстрии и он оказался в руках способного избалованного мальчугана из провинциального городка.

Мальчугана, жаждущего знаний и любящего эксперименты. Например, таких, как призыв демонов.

Одно из помещений ратуши обустроили как жилую комнату, куда временно и поселили бургомистра с супругой. Сейчас там сидели только Томас и его гость. У накрытого скатертью письменного стола, за скромным ужином.

Ольга, рыдая, отправилась в храм Каламбуры, и похоже было, что там она и проведет ночь в молитвах. Торговец лучше прочих понимал, что божеское вмешательство в случившееся было бы весьма уместным. Но боги непредсказуемы, а значит, кто-то должен взять дело в свои руки. Поскольку лучших вариантов не было, выбор пал на Хаксерлина.

– Так ничего и не нашли? Ты уверен?

– Да. Все книги на чердаке пожрал огонь. Представь себе, бумага, оказывается, слишком легко горит.

Кайзерхауэр становился все более раздраженным. Он уже не напоминал того человека, который недавно срывающимся голосом повествовал о своих чувствах к сыну. Хаксерлин не обижался: каждый справляется с болью по-своему.