Патрик Уикс - Тевинтерские ночи [сборник litres]

– От внутреннего круга.

– Что еще за круг?

– Общество, занятое твоим трудоустройством! – отрезал лорд, вскипая. – Читай.

Филлиам развернул свиток, и глаза полезли на лоб.

Документ описывал экспедицию, которая казалась надругательством над здравым смыслом: обрывки текста, предания, будто сошедшие с пера конспирологов. Филлиам тут же представил себе карту, на которой отдаленные астрариумы, отмеченные кнопками, соединяются красными нитями. В этом хитросплетении был толк: все нити вели на север Безмолвных равнин. Писатель умел мгновенно вычленять главное из огромных тяжеловесных трудов. Он зарабатывал этим на жизнь. Видимо, именно поэтому выбор внутреннего круга пал на него.

А сколько историй он слышал…

Инквизицию расформировали не по приказу Церкви и даже не из-за вторжения кунари. Всему виной элувиан на таинственном Перекрестке, открывший путь к обители Ужасного Волка – существа столь могущественного, что эльфы по сей день чтят его как божество. Церковь отрицает существование Фен’Харела – в ее религии нет места для других богов, кроме Создателя. Но что, если Волк – не выдумка? Тогда Церкви нужно узнать о нем как можно больше. Между Перекрестком и Тенью существуют разломы, не всегда цельные – а значит, фрагменты могли оказаться где-то еще. Кто-нибудь должен был пройти по отмеченному пути и узнать, что же погубило эльфов, некогда равных богам.

– Значит, вы предлагаете мне узнать подлинную историю эльфийского пантеона в несуществующей библиотеке, расположенной в подземельях Империи, под Глубинными Тропами? – Филлиам бросил свиток издателю. – Простите, я не пишу сказок.

Лорд расхохотался, но тотчас насупился:

– Ты уже три месяца страдаешь ерундой, и этот свиток – просто кладезь возможностей. Я получу наконец плату за оказанные услуги. Ты не будешь делать очередного пересказа, а напишешь историю с нуля. – Лорд Варондэйл снова хлебнул из бокала. – А еще, – добавил он в неожиданном приступе честности, – ты сможешь помочь.

Филлиам знал, что Варондэйлы спонсируют Инквизицию, но никогда бы не подумал, что они поступают так исключительно из благих побуждений.

– Значит, это не сказка?

– Вот это должен выяснить ты со своими… коллегами.

– И кто же еще удостоился вашего «приглашения»? – спросил Филлиам, прищурившись.

– Привет, – раздался позади него голос, обладателя которого весь Орлей и любил, и ненавидел – примерно как искренность на семейных встречах.

Филлиам скривился.

Сестра Лодин, бывшая служительница Церкви, хронистка чувств, которые столь упорно скрывал притворно-чопорный Орлей. Филлиам жалел, что первым не додумался до такого образа. Титул барда! требовал осведомленности в политике и других опасных делах. Титул Лодин лишь намекал на грех. Да и какой отваги требовать от женщины-ученого, некогда связанной обетом безбрачия?

Братья и сестры посвящали всю жизнь служению Создателю. Добровольно Церковь покидали лишь совсем немощные старики. Лодин была еще молода – около тридцати. Она давно избавилась от церковных облачений, но и подобранная ей одежда, и титул прямо-таки дышали монастырской жизнью. Выбор ткани, покрой… Она кичилась своим прошлым, смаковала его, провоцируя скандалы и неудобные вопросы. Образ придавал вес ее книгам.

Сегодня она пришла с косой в виде короны на макушке, из-под которой струились длинные светлые волосы. Мантия – приглушенно-золотая, с красной отделкой. Все готово для путешествия.

– Прекрасно выглядишь, – заметила Лодин, окинув оценивающим взглядом лорда Варондэйла в одеянии из драконьей кожи и его бокал с напитком. Она странно поморщилась, будто костюм показался ей кислым, а напиток – чересчур кричащим.

Филлиам знал почему. Лодин часто путала цвет, вкус и звук. Причудливое восприятие позволяло ей лучше чувствовать персонажей – в этом она призналась Филлиаму, когда разговор зашел о литературе. Писателей связывала исключительно постель, и они договорились, что этим дело и ограничится. Местами их мнения расходились, местами совпадали, и это прослеживалось в их творчестве. Они были примерно равны друг другу, но Лодин считала Филлиама новичком, а он вечно ощущал себя отстающим.

Все это входило в сценический образ бывшей сестры.

– Полагаю, знакомить вас не обязательно, – улыбнулся лорд Варондэйл.

– Мы близки, – ответила Лодин.

Филлиам что-то буркнул в полупустой бокал.

– Я слегка откорректировала оригинал, – сказала бывшая сестра, указав рукой на свиток. – Так что мы сменим маршрут.

«Ну конечно, – подумал Филлиам. – Перевод».

При переводе с древнеэльфийского важны были не только ритм и чувство языка, но и знание словарных единиц. Своей виртуозностью на этом поприще Лодин заслужила первый выговор от служителей Церкви. Ей удалось доказать, что осколок глиняной таблички, который долгое время считался доказательством веры эльфов во «всеобъемлющее великолепие Создателя», – не более чем сборник наставлений молодоженам. Предмет этот по-прежнему покоился в хранилище преподобной матери Эвары, откуда его доставали только по особым случаям.

– Вот и прекрасно, – заметил Варондэйл. – Я нашел вам проводника для подземелий. Думаю, в них пройдет почти вся ваша экспедиция.

– А вы с нами не пойдете? – спросил Филлиам.

– Упаси Создатель! Это работа исключительно для писателей.

– Он тебе не сказал? – ухмыльнулась Лодин.

Филлиам пронзил издателя взглядом. К его удивлению, лорд вздрогнул.

– Пойми меня, Филлиам, требования были предельно конкретными. – С этими словами Варондэйл осушил бокал. – Для такой авантюры нужен определенный склад личности. Это ведь ты у нас большой любитель сенсаций. Человек чувств, вроде бывшей сестры…

Лодин чинно кивнула.

– И? – протянул Филлиам.

– Слишком много белых пятен. – Лорд встал, намереваясь уйти. – Требуются обширные знания в области религии и географии.

– И-и? – повторил Филлиам, потирая виски.

– Потребовался добросовестный ученый…

Филлиам сразу понял, о ком речь – всего за мгновение до того, как ему на лицо со свистом опустился том геральдической истории Ферелдена в кожаном переплете: пятьсот тридцать шесть страниц, не считая эпиграфов и приложений. Эту книгу он сократил до двадцатистраничного сборника упредительных, но тем не менее завораживающих казней.

– Ворюга! – крикнул брат Фердинанд Дженитиви, заслуженный ученый Церкви и знаменитый историк.

То были его первые слова накануне самого длинного – и последнего – месяца в их жизни.

– А как же само путешествие?

– Ерунда.

– Значит, описание мифической моровой земли и Империи – это ерунда, в отличие от грязных подробностей личной жизни?