Патрик Уикс - Тевинтерские ночи [сборник litres]

– Дерьмо, а не работа, – пробормотал он, глядя на восток.

Барв трижды обошел кабак в ближайшей деревушке, стоявшей ниже по реке, в поисках предупреждающих знаков. Место ничуть не изменилось с тех пор, как они с Герольдом пили тут за несколько дней до старкхэвенской истории. Конечно же, Герольд рассчитывал встретиться в этом заведении с покупателем. Барв давно должен был догадаться. Все планы Герольда строились по определенной схеме и неизменно включали надежное место встречи. Барв был уверен, что разгадал замысел Герольда, вплоть до неожиданной развязки, о которой его друг предпочел помалкивать. Герольд или Элим выполнили бы работу куда лучше, но теперь у Барва появился долг перед ними обоими – довести дело до конца. Потом он сбежит из Вольной Марки со всей быстротой, на какую способны его короткие ноги. Прощай, проклятая мусорная яма с твоим вонючим Турниром. Он зайдет за холм и будет таков. Наконец-то вернется домой – спустя столько обещаний.

Когда он протиснулся в дверь «Кровавой Мирты», там уже сидело несколько посетителей. Выпивохи либо пришли очень рано, либо чересчур припозднились. Барва это устраивало. По дороге домой он остановится во всех питейных заведениях – по две кружки в каждом. Высокий рыцарь с неопрятной бородой и ферелденским акцентом рассказывал что-то четырем собеседникам, сидя за длинной барной стойкой. Получалось неплохо: судя по подробностям, он видел все своими глазами, а не пересказывал чужую байку. Барву даже захотелось послушать.

– Чего налить? – спросил бармен.

– Большую кружку. Две.

Барв отдал монету и забрал грязные кружки. Столы поодаль от стойки пустовали, кроме одного: за ним сидела эльфийка. Барв счел ее оруженосцем, о котором пьяный Герольд проболтался Панцштотту. Когда подошел Барв, эльфийка покосилась на входную дверь, потом на рассказчика. Гном сел и поставил кружки на стол, на миг повернувшись к противоположному углу зала, где возле большого окна они с Герольдом выпивали два дня назад.

– Сейчас не лучшее время. – Юная эльфийка сморщила нос от вони. – Я кое-кого жду.

Барв слишком соскучился по сидячему положению, чтобы ответить сразу. Эльфийка смотрела на него:

– Я стараюсь быть вежливой. Меня не интересуете ни вы, ни выпивка.

– Вот и хорошо, потому что предлагать я не стану. Обе кружки мои. Знаешь, Герольд говорил, что ты очень добра. – Он ополовинил кружку одним глотком.

Она удивилась:

– Барв?

– Вэйя. Мое почтение.

– Герольд…

Барв мрачно опустил взгляд.

Вэйя прикрыла глаза и дала ему сделать еще пару глотков перед тем, как снова заговорила:

– Он много о тебе рассказывал. Что ты такой же глупец, как он сам.

Барв кивнул:

– Лучший вид глупости. О тебе он тоже кое-что рассказал.

Вэйя вздохнула:

– Это он напрасно. Чем выбалтывать секреты тому великану, проще было намалевать их на лошадиной заднице.

Барв расхохотался. Так вот у кого Герольд позаимствовал эту фразочку.

– Ты слышал от него о нашем уговоре?

Барв вытер рот рукавом:

– Думаю, я почти обо всем догадался. Уж точно понял, что за амулет мне ничего не заплатят.

Вэйя кивнула:

– Он сказал, что очередное дело превратилось в благотворительную акцию. Попросил отнести амулет на север, в Тевинтер. После беспорядков там много тех, кто отчаянно нуждается, и тех, кто разлучен с родными. Он сказал, что ты поймешь.

– Так и знал, что его впечатлили эти полевые госпитали. Маленький засранец с большим сердцем.

Она улыбнулась:

– Про тебя он говорил то же самое.

Барв протянул ей амулет, обернутый в мешковину:

– Всегда держи при себе. Поближе к телу.

Эльфийка ткнула в сверток пальцем:

– Работает?

– Только на живых.

Барв пил до тех пор, пока во второй кружке не осталось с полпальца. Он высоко поднял посудину дрожащей рукой, закусив губу. Вэйя подняла пустую.

– За Повелителей Фортуны. За Герольда, нашего друга.

Барв улыбнулся – и прослезился:

– За Герольда. Никогда он не мог пройти мимо гигантской змеи, чтобы не схватиться с ней. Долгих ему странствий.

Ченцель смотрела, как солнце заходит над морем Ноцен, заливая ярким багрянцем низкие гребни волн. Вечер – ее любимое время дня. Ближе к закату здесь, у подножья холма, всегда царит тишина, а вот на вершине, в лагере, только прекращается дневная возня. Ченцель улыбнулась, подняла с земли копье и продолжила вечерний обход.

Девушка позволила себе на минуту возгордиться. Не всякому солдату тевинтерской армии доверяли возводить оборонительные пункты. Империя больше не желала рисковать, оставляя побережье без присмотра – иначе здесь могли обосноваться рогатые с острова Сегерон. Центурионам приказали охранять границу, а они поручили Ченцель патрулировать местность вокруг лагеря. Теперь девушка старалась доказать, что не зря удостоилась такой чести.

Не пройдя и двух шагов, Ченцель заметила вдалеке знакомую сгорбленную фигуру – вторая причина, по которой она так любила поздний вечер. По холму взбиралась старушка. За спиной у нее болтался набитый мешок – настолько тяжелый, что она пригибалась все сильнее с каждым шагом, поднимаясь по зеленеющему склону.

– Добрый вечер, Нэн! – крикнула Ченцель.

Она сняла шлем, позволив волосам свободно упасть на лицо, резко воткнула копье в землю и раздраженно откинула непослушную каштановую прядку, щекотавшую ей нос. Все же приятно было хоть ненадолго избавиться от шлема – тот был ей чуть великоват. Девушке хотелось спуститься и посмотреть, что принесла Нэн на этот раз, но, наслышанная о хитрости кунари, она не решилась покинуть пост.

Даже издалека Ченцель слышала свистящее дыхание старухи. Ей почти стало жаль беднягу. Нэн каждый день поднималась на холм, всегда с огромным мешком и в рваной серо-бурой мантии, перехваченной полосками яркой цветной ткани, – другой одежды у нее не водилось. Зато глаза были такие же, как у бабушки Ченцель – добрые, с морщинками в уголках: глаза человека, который прожил долгую и веселую жизнь. Старуха уже вторую неделю приходила к подножью холма в одно и то же время, когда солдаты начинали разбивать палатки. Благодаря этим вечерним встречам Ченцель сколотила маленькое состояние: купленные товары девушка перепродавала в лагере.

– Что принесли сегодня? – спросила Ченцель у старухи и, подав ей руку, помогла забраться на вершину холма.

Ладонь Нэн почти целиком поместилась в ее перчатке. Девушка всегда удивлялась, глядя на мозолистые руки торговки, но тут же вспоминала, каких усилий ей стоило тащить набитый до отказа мешок в такую даль.

Губы Нэн расплылись в знакомой широкой улыбке.