Джей Кристофф - Предатель рода [litres]

Гайдзины собрались вокруг расположенного неподалеку блока управления, и один из них вскоре заметил Рыжика, стоявшего перед светящейся диаграммой. Появилась огромная фигура в форме – Юкико узнала в ней Данила, – раздался злобный рык. Рыжик прижался животом к полу. Сине-белый свет отражался на плоских самурайских шлемах на плечах большого человека.

говорил тебе теперь я плохой пес!

Мне жаль, Рыжик. Честное слово, мне жаль.

Данил поднял гаечный ключ и, снова зарычав, попытался бросить его в собаку. Из-за связки труб с мокрой шваброй в руках показался Ильич, на его щеке виднелся небольшой синяк. Данил отвесил юноше подзатыльник так, что с него слетели очки. Подняв их с решетки, Ильич схватил Рыжика за шкирку и потащил вниз по лестнице, ругая его на своем непонятном языке. Юкико ощущала стыд Рыжика, смутное негодование, смешанное с замешательством. Он не понимал, почему вел себя как очень плохой пес . Она чувствовала себя виноватой – тошнотворную жалость и беспокойство, ведь она превратила Кеннинг в нечто неправильное. Жестокое.

Юкико прервала контакт с Рыжиком, тяжело моргая и облизывая кровь, которая засохла на верхней губе. И неуверенно, вновь воспользовавшись глазами Рыжика, она потянулась, чтобы коснуться мыслей Ильича. Мигрень стала ужасной – как будто голову поместили в металлические тиски и сжали основание черепа. Юкико пришлось постараться, чтобы сохранить хватку и оставаться в пределах шума и света человеческого разума, совершенно непохожего на мысли зверей, в которых она плавала большую часть жизни.

Ильич протащил Рыжика через дренажное помещение, открыл двойные двери и пошел вверх по винтовой лестнице. Юкико пыталась заговорить у него в голове, составить слова, которые юноша мог понять, но они ускользали от нее, превращались в хаотичные звуки, пустой белый шум, и напоминали скорее трубы, падающие на мокрый пол.

Ильич остановился и, нахмурвишись, огляделся. Рыжик заскулил и вздыбил шерсть. Юкико чувствовала тревогу пса, его инстинкты подсказывали: что-то не так.

Она попыталась снова сформировать приветствие и передать его через Рыжика, но и эта попытка рухнула, как замок из песка, сочившегося между пальцев: получилась какая-то непонятная смесь из согласных, гласных и шипящих помех. Ильич наклонил голову набок, зажмурил глаза, зажал нос и выдохнул через рот, как будто у него заложило уши. Юкико отступила, задержавшись на грани его тепла, и он снова схватил Рыжика за шкирку и потащил его вверх по лестнице.

Это не работает. Я не могу подобрать слова.

Казалось, что конструкции в голове мальчика слишком отличались от ее собственных: как будто квадратные колышки пытались втиснуть в круглые отверстия. При общении с животными у нее никогда не было никаких проблем с языком. Но, может быть, потому, что животные на самом деле не говорили? Вдруг Кеннинг никогда не предназначался для общения с людьми?

Что еще можно сделать? Как ей преодолеть барьер между ними? Ей нужен был способ общения, понятный им обоим…

Она вспомнила, как Данил навис над ней, как скользнуло по ее татуировке лезвие катаны. Его глаза остановились на изображении, нанесенном на ее кожу, символе, который был ему понятен без слов.

«Китсуней. Сахмураи».

Вот оно.

Вот и ответ.

Не слова. Картинки.

Юкико сформировала образ и втолкнула его в сознание Ильича: это была она, тонущая в волнах, и он, ныряющий в бурлящую воду, чтобы спасти ее. Юноша откинулся на перила и прижал руку ко лбу. Юкико дала ему другое изображение: она и Буруу летят по чистому небу, и она обнимает тигра за шею. Она попыталась привнести в картинку эмоций – простое тепло дружбы и доверия.

Ильич попытался сохранить равновесие, заморгал, будто его ударили по лицу. Он отпустил Рыжика и посмотрел на лестницу вверху. Поднялся, медленно, осторожно. Рыжик наступал ему на пятки. Тяжелые шаги звенели по металлу, когда он достиг площадки и двинулся по коридору к комнате Юкико.

Ощущение было дезориентирующим, вызывающим тошноту. Вот юноша идет по коридору, рядом с ним – Рыжик. Она слышит их шаги ушами Ильича и в собственной голове. Поэтому она прервала полный контакт, открыла глаза, вытерла нос о плечо, как получилось, и прислонилась к стене. При этом Юкико показала юноше-гайдзину последнюю картинку: образ самой себя, беспомощной, напуганной и несчастной. Связанные запястья и умоляющие глаза, отчаянные и одинокие, которые смотрят на него как на единственную надежду.

Когда через несколько мгновений Ильич отворил дверь, он увидел именно это.

Джентльмен присел на колени на атласной подушке во главе длинного дубового стола. На его лакированной поверхности отражался потолок – крошечные звездочки на темном фоне мерцали так, как настоящим звездам и не снилось. Атмосферу питейного дома дополняла приятная музыка – дуэт котом и сямисэна, звуки которых летели сквозь стены, соревнуясь с рычанием генератора внизу.

Стол был накрыт на восемь человек: для каждого гостя предусмотрен набор посуды из тонкого фарфора, чашка для саке и льняная салфетка плотностью в тысячу нитей – всё белым, белее, чем снега Йиши. По правую руку от Джентльмена сидел его бухгалтер, Джимен. На остальных подушках расположились агенты якудза – сплошные мускулы, прищуренные взгляды и блестящая татуированная кожа. Пятеро мужчин и одна женщина, все обнажены до пояса и разрисованы от шеи до запястий красивыми, замысловатыми знаками. Целые картины, написанные на плоти величайшими мастерами Кигена.

Сэйми опустился на колени и сложил на них руки, рядом примостился Хида, потирая свое ухо, которое напоминало цветную капусту. В комнате стояла приятная осенняя прохлада, крепкий запах алкоголя скрывал вонь от пота и выхлопных газов. В эркерных окнах Сэйми видел горизонт с ночными тенями и силуэтами поставленных в доки неболётов, одиноких, словно забытые любовники.

И ни единого дуновения ветра.

– Братья. – Джимен оглядел комнату. – Джентльмен благодарит вас за то, что пришли.

Агенты все как один прикрыли кулаки ладонями и поклонились. Джентльмен кивнул в ответ, не сказав ни слова.

– Почему вы здесь? – спросил Джимен.

Якудза стали неуверенно переглядываться. Никто не издал ни звука.

Джентльмен выдержал долгую паузу, медленно дыша. В воздухе витали печальные звуки дуэта и застарелая вонь чи.

Он хлопнул в ладоши.

В комнату проскользнули полдюжины служанок с опущенными подведенными тушью глазами и раскрашенными лицами, бледными, как у голодных мертвецов. Розовые кимоно, барабанные банты тайко цвета грозовых облаков на талии, крошечные шажки, легкие, как дым. Нежные руки положили перед каждым агентом по две упаковки рисовой бумаги. Они были длинными, свернутыми в руло, их положили туда, куда и требовалось по правилам чайной церемонии. Закончив, девушки одновременно поклонились Джентльмену, а затем быстро покинули комнату, не отрывая глаз от пола.