Андрэ Нортон - Колдовской мир [сборник litres]

Я думал об Орсии, о том, что сделали бы с ней ее соплеменники, если бы узнали, что она спасла меня.

Обширные луга и тенистые рощи Долины сменились каменистым ландшафтом, обрамленным стенами отвесных скал, постепенно сходившимися друг с другом: где-то впереди они должны были сомкнуться. Там, по словам Дагоны, начиналась заброшенная дорога, ведущая в горы, куда отправилась Каттея, намереваясь обратиться к силам, внушавшим страх даже Владычице Зеленой Долины.

У каждого своя магия, сказала мне как-то Дагона: жителям Долины подвластны силы растительного мира, фасам – подземного, кроганам – водяного; с ее же слов я понял, что там, куда отправилась Каттея, обитали силы воздуха.

И в самом деле, колдуньи Эсткарпа умели управлять ветром, дождем и бурями. Должно быть, сестра собиралась прибегнуть к их знанию, но если так, то, судя по всему, ей это не удалось.

Шил замедлил шаг и осторожно вошел в узкую расселину в скалах, где царил полумрак, хотя до захода солнца оставалось еще несколько часов.

Наконец рентан остановился.

– Дальше не могу, – уловил я его мысль.

Впереди была тропинка, но я тоже отчетливо ощутил, как что-то предостерегает меня от дальнейшего продвижения. Спешившись, я перекинул через плечо мешок с провизией:

– Благодарю тебя, быстроногий Шил. Передай, что ты доставил меня целым и невредимым.

Задрав голову, Шил осматривал возвышавшиеся над нами отвесные скалы, на поверхности которых негде было бы укрыться врагу, да и навряд ли в таком месте могло обитать воинство, которому мы дали отпор в Долине. Шил, раздувая ноздри, бил копытом:

– Я всем нутром чую здесь присутствие Силы.

– Но это не злая Сила? – спросил я.

Его золотистые глаза встретились с моими.

– Есть силы, которые лежат за пределами наших представлений о плохом и хорошем. Тебе придется идти наугад.

– У меня нет выбора…

Шил снова, раздувая ноздри, вскинул голову:

– Будь осторожен, смотри под ноги, по сторонам и вверх. Напряги зрение и слух…

Ему не хотелось оставлять меня одного, но он не мог преодолеть преграду, не пускавшую его дальше. Может быть, и на моем пути встанет такой же барьер. Я зашагал вперед, ожидая, что через шаг-другой наткнусь на невидимую стену, вроде той, которая преградила нам с Киланом путь, когда мы пришли за Каттеей в Обитель Мудрейших. Но ничего такого не произошло.

Оглянувшись, я увидел, что Шил все еще стоит на том же месте и смотрит мне вслед. Я махнул ему рукой, он кивнул в ответ, и, повернувшись, я пошел вперед, не оглядываясь больше, запретив себе думать обо всем, что осталось позади.

Тропинка полого поднималась вверх, и сначала идти было легко. Вскоре расселина сузилась настолько, что, расставив руки, я мог касаться стен. Впереди начиналась вырубленная в скале лестница. На ступенях виднелись глубоко вырезанные в камне знаки. Некоторые напоминали те, что оберегали Долину, другие я видел впервые. Мне не хотелось ступать на эти знаки, но надо было подниматься, и я пошел. Семь ступеней – площадка шириной в три ступени – еще три ступени – следующая площадка – девять ступеней. Никакой естественной необходимости в таком расположении ступеней не было, и я подумал, что в нем может заключаться какой-то тайный смысл.

От площадки к площадке лестница постепенно сужалась. Последний ряд ступеней был так узок, что на одной едва помещались вплотную обе ноги. В этом последнем узком ряду было тринадцать ступенек – на ходу я шепотом считал.

Здесь все знаки были мне незнакомы, но я обнаружил, что на них неприятно задерживать взгляд, хотя в них не заключалось угрозы – я достаточно хорошо чувствовал проявление зла в Эскоре, чтобы это определить, – просто они не предназначались для человеческих глаз и ума.

Я испытывал непривычную усталость; в руках и ногах появилась какая-то тяжесть, и приходилось переводить дух на каждой ступеньке. Нет, моя рана, полностью зажившая, не давала о себе знать, и все-таки я ощущал странную тяжесть во всем теле и необъяснимую подавленность.

Наконец лестница осталась позади, и я оказался на вершине скалистой гряды, окружавшей Долину. По каменной поверхности была проложена тропа. Если лестница сужалась, то эта тропа, наоборот, начинаясь от последней ступеньки, постепенно расширялась, уходя в лес каменных столбов.

Пока я поднимался сюда, стемнело; и несмотря на то, что мне не терпелось идти вперед, усталость была так велика, что, пройдя несколько шагов, я повалился на каменную тропу и, завернувшись в плащ, уснул. Это не было обычное погружение в сон: я мгновенно провалился в небытие, и ничто не заставило бы меня очнуться.

Проснулся я тоже мгновенно, с трудом сел и стал разминать онемевшие руки и ноги. Брезжил рассвет. Я немного поел и сделал несколько глотков из фляги. Давая мне в дорогу съестные припасы, Дагона предупредила, что расходовать их надо очень бережливо: в тех местах, куда проникла Тьма, нельзя прикасаться ни к какой – даже самой соблазнительной – пище, чтобы не попасть под воздействие злых сил.

Я отправился по расширяющейся дороге в каменный лес. Столбы стояли беспорядочно, я не заметил на них никаких следов обработки. Они походили на стволы окаменевших деревьев с обломанными верхушками и ветвями. Ощущение, что я в каменном лесу, было настолько сильным, что я огляделся по сторонам, ища у основания стволов упавшие ветки. Но на каменной поверхности ничего не было. Поднялся ветер, и послышался явственный шум листвы. Я зажмурился, мне почудилось, что я в зеленой роще, но, открыв глаза, я увидел вокруг все тот же камень. Шум невидимой листвы все нарастал, хотя ветер ничуть не усилился. Раздались вопли и стоны, словно скорбящие всех времен оплакивали своих мертвецов. Потом все стихло, и послышались другие звуки – что-то вроде слов на неведомом языке. Но я не ответил в отличие от Того, кто ответил мне в низине. Эти слова, казалось, были произнесены в мире, смежном с тем, в котором пребывал я.

Чье-то зловещее присутствие ощущалось столь определенно, что я упал – или, вернее, был повержен на колени, боясь и подумать о том, с чьих уст могли слетать эти слова .

Затем все смолкло – так внезапно, словно захлопнули дверь: ни шума ветра, ни воплей – полная тишина. Поднявшись с колен, я продолжил путь. Вскоре дорога оборвалась. Я остановился, оглядываясь вокруг.

Камни, ничего, кроме камней. Но вдруг неподалеку мелькнуло яркое пятно. Я подошел: передо мной лежал, словно только что оброненный, голубовато-зеленый шарф. Я поднял его – тонкий, шелковистый, он цеплялся за мои шершавые, покрытые рубцами пальцы. Такие шарфы носили по вечерам, набросив на плечи, женщины Долины. Такой шарф был и на Каттее в тот вечер, когда она смеялась с Динзилем на пиру.