Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Мы пойдем посмотреть на них , сказала мне Келенли, когда я спросил, где ньессы.

Они все еще живы, с первого взгляда понимаю я. Хотя они неподвижно лежат, распростершись, среди зарослей (поверх лоз, обвитые ими, пронзенные ими там, где лозы проросли сквозь плоть), невозможно не сэссить нежные нити серебра, мечущиеся среди клеток вот этой руки или танцующие вдоль волосков вот этой спины. Некоторые из них, как мы видим, дышат, хотя это движение такое медленное. Многие в лохмотьях, истлевших за годы, некоторые наги. Их волосы и ногти не отросли, и их тела не производят отходов, которые мы могли бы видеть. Они также не чувствуют боли, инстинктивно ощущаю я; это хотя бы милосердно. Это потому, что сточные линии забирают всю магию жизни из их тел, кроме единственной струйки, которая необходима для поддержания в них жизни. Держать их живыми для производства большей жизни.

Это и есть терновая роща. Давно, когда нас только что извлекли из автоклавов, когда мы еще учились использовать язык, встроенный в наши мозги во время фазы роста, один из проводников рассказал нам историю о том, куда нас отправят, если мы по какой-то причине станем неспособны работать.

Тогда нас было четырнадцать. Нас отправят в отставку, сказала она, туда, где мы будем продолжать косвенно помогать проекту.

– Там спокойно, – сказала проводник. Я хорошо это помню. Она улыбалась, говоря это. – Увидите.

Жертвы терновой рощи провели здесь много лет. Десятилетий. Взгляд охватывает сотни их, и еще тысячи, невидимые в зарослях, расположенных по всей окружности основания аметиста. Миллионы, если помножить на двести пятьдесят шесть. Мы не можем видеть Тетлеву или прочих, но мы знаем, что и они тоже где-то здесь. Все еще живые – и не живые.

Галлат заканчивает, пока мы молча смотрим на все это.

– Потому после запуска системы, как только генеративный цикл установлен, возникает лишь периодическая необходимость в перезапуске. – Он вздыхает, устав от собственного голоса. Мы молча смотрим. – Сточные линии запасают магию на всякий возможный случай. В День Пуска каждый сливной резервуар должен иметь запас примерно в тридцать семь ламмотиров, что в три раза… – Он осекается. Вздыхает. Чешет переносицу. – Бессмысленно. Она играет с тобой, дурак. – Словно он не видит того, что видим мы. Словно эти запасенные, превращенные в компоненты жизни ничего для него не значат. – Довольно. Пора возвращаться в комплекс.

И мы возвращаемся домой.

И наконец, начинаем составлять план.

ОХРАНА НА УЗЛОВОЙ СТАНЦИИ, похоже, действительно думает, что может справиться с вами, когда ты и прочие кастримиты появляетесь из пеплопада. Ты полагаешь, что многие из вас действительно выглядят как большая, чем обычно, банда с учетом вашей засыпанной пеплом и изъеденной кислотой одежды и исхудалого вида. У Юкки даже нет времени, чтобы послать Данель попробовать договориться прежде, чем они начинают палить из арбалетов. Они никудышные стрелки, в чем вам везет; но закон средних чисел на их стороне, в чем вам не везет. Три кастримита падают под стрелами прежде, чем ты понимаешь, что Юкка понятия не имеет, как использовать торус в качестве щита, – но после ты вспоминаешь, что и ты тоже не можешь этого сделать без последствий. Ты кричишь Матчишу, и он делает это с алмазной точностью, превратив стрелы в снег с ошметками дерева, примерно так же, как ты в Тиримо в тот последний день.

Он не так искусен, как ты тогда. Часть торуса остается вокруг него; он просто растягивает и переформирует его передний край, образуя барьер между Кастримой и большими шлаковыми воротами узловой станции.

К счастью, перед ним никого нет (после того как ты крикнула, чтобы все убрались с дороги). Затем последним выбросом перенаправленной кинетической энергии он разбивает ворота и замораживает арбалетчиков прежде, чем распустить торус. Затем, пока Опоры Кастримы бросаются вперед, чтобы взяться за дело, ты идешь к Матчишу, который распростерся на полу телеги, тяжело дыша.

– Грязновато, – говоришь ты, поймав его руку и прижав к себе, поскольку ты не можешь взять ее в ладони. Ты ощущаешь холод его кожи сквозь слои одежды. – Надо было заякорить торус как минимум в десяти футах.

Он ворчит, закрывает глаза. Выносливость у него источилась просто в ржавь, но, вероятно, он слишком ослаб от голода, а с орогенией это не очень-то сочетается.

– Мне не приходилось делать ничего затейливей, чем людей морозить, да и то пару лет назад. – Затем он сердито смотрит на тебя. – Ты-то сама, вижу, помочь не удосужилась.

Ты устало улыбаешься.

– Потому, что я знаю, что ты справишься. – Затем ты соскребаешь лед с дна телеги, чтобы тебе было где посидеть, пока сражение не закончится. Когда все кончено, ты гладишь заснувшего Матчиша и идешь искать Юкку. Она прямо за воротами внутри вместе с Эсни и парой Опор, и все они с изумлением смотрят на маленький загон. Там коза – равнодушно смотрит на всех и жует свое сено. Ты не видела коз с самого Тиримо.

Но главное – прежде всего.

– Постарайтесь, чтобы они не убили доктора или докторов, – говоришь ты Юкке и Эсни. – Они, вероятно, забаррикадировались с узловиком. Лерна не знает, как ухаживать за ним, здесь нужно особое умение. – Ты на миг замолкаешь. – Если ты еще придерживаешься этого плана.

Юкка кивает и смотрит на Эсни, которая кивает и бросает взгляд на другую женщину, которая зыркает на молодого человека, который бросается в здание узла.

– Каков шанс, что доктор убьет узловика? – спрашивает Эсни. – Ради милосердия.

Ты подавляешь желание сказать: Милосердие для людей . Такой образ мысли должен исчезнуть, даже если ты думаешь так в своем озлоблении.

– Невелик. Объясните ему сквозь дверь, что вы не намерены убивать тех, кто сдается, если думаешь, что это поможет. – Эсни посылает с этим другого гонца.

– Конечно, я все еще придерживаюсь плана, – говорит Юкка. Она трет лицо, размазывая пепел. Под этим пеплом еще пепел, и въелся он глубоко. Ты уж и забыла, каков у нее природный цвет лица, и не можешь сказать, красит ли она глаза по-прежнему. – В смысле, большинство из нас могут справиться с толчками контролируемым образом, теперь даже дети, но… – Она смотрит на небо. – Ладно. Тут вот это . – Ты следуешь за ее взглядом, но уже знаешь, что увидишь. Ты пыталась не видеть этого. Все пытались.