Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

– Нэссун! – снова кричишь ты в агонии. Она не может тебя слышать. Но даже отсюда ты видишь, что пальцы ее левой руки стали коричневыми и каменистыми, как твои собственные. Ты откуда-то знаешь, что и она это понимает. Она сделала выбор. Она готова к неизбежности собственной смерти.

Но не ты. О Земля, ты просто не способна видеть, как гибнет твое дитя.

И ты… сдаешься.

Мне больно смотреть на твое лицо, поскольку я знаю, чего тебе стоит отказаться от мечты Алебастра – и твоей. Ты так хотела сделать мир лучше для Нэссун. Но больше всего другого ты хочешь, чтобы твой последний ребенок жил … и ты делаешь выбор. Продолжать борьбу – погубить вас обеих. Единственный способ победить – прекратить борьбу.

Прости Иссун. Мне так жаль. Прощай.

Нэссун ахает, ее глаза распахиваются, когда она ощущает, что твое давление на Врата – на нее, когда ты переводишь все жуткие трансформирующие завитки магии на себя – внезапно ослабевает. Оникс останавливается в своем натиске, мерцая в такт с десятками обелисков, которые подчинил; наполняющая его энергия должна, обязана быть израсходована. Но еще миг, однако, он продержится. Стабилизирующая магия в конце концов успокаивает океан вокруг Сердечника. Этот единственный, застывший момент мир ждет, в оцепенении и напряжении. Она оборачивается.

– Нэссун, – говоришь ты. Это шепот. Ты на нижних ступенях пилона, пытаешься дотянуться к ней, но этого не будет. Твоя рука полностью окаменела, и твой торс каменеет. Твои каменные стопы беспомощно скользят по гладкому материалу, затем замирают, когда остальная часть твоих ног каменеет. Оставшейся стопой ты еще можешь отталкиваться, но камень твоего тела тяжел; карабкаться не очень получается.

Она сводит брови. Ты смотришь на нее, и это поражает тебя. Твоя маленькая девочка. Такая большая здесь, под ониксом и Луной. Такая могущественная. Такая красивая. И ты не можешь сдержаться – ты ударяешься в слезы при виде нее.

Ты смеешься , хотя одно твое легкое окаменело, и вместо смеха слышен лишь тихий свист. Как же она, ржавь, великолепна, твоя маленькая девочка. Ты горда, что уступила ее силе.

Она втягивает воздух, глаза ее распахиваются, словно она не верит тому, что видит: ее мать, такая пугающая, на земле. Пытается двигаться на каменных ногах. Лицо, мокрое от слез. Улыбается . Ты прежде никогда ей не улыбалась.

И тут трансформация захватывает твое лицо и ты перестаешь существовать.

Ты все еще здесь физически, коричневый песчаник, замерший на нижних ступенях с намеком на улыбку на полуоформленных губах. Твои слезы по-прежнему здесь, сверкают на камне. Она не может отвести глаз от них.

Она смотрит на них и втягивает долгий, долгий вдох, потому что внезапно не остается ничего, ничего внутри нее, она убила своего отца и свою мать, и Шаффа умирает, и ничего не осталось, ничего, мир только забирает, и забирает, и забирает у нее, и не оставляет ничего…

Но она не может отвести глаз от твоих предсмертных слез.

Потому что мир, в конце концов, брал, брал и брал и у тебя тоже. Она это знает. И все же, по какой-то причине, которой она, думает, не поймет никогда… даже когда ты умирала, ты тянулась к Луне.

И к ней.

Она пронзительно кричит. Обхватывает голову руками, одна из которых наполовину камень. Падает на колени под весом своего горя, тяжкого, как вся планета.

Оникс, терпеливый и нетерпящий, осознающий все, но бесстрастный, касается ее. Она единственный оставшийся компонент Врат, который имеет функционирующую, дополняющую волю. Сквозь это прикосновение она осознает твой план как команды – приостановленные и готовые, но не отданные. Открыть Врата, наполнить их мощностью Разлома, поймать Луну. Покончить с Зимами. Исправить мир. Это, сэссит-чувствует-знает Нэссун, было твоим последним желанием.

Весомо, без слов оникс говорит: Выполнить ДА/НЕТ?

И в холодной каменной тишине, одна, Нэссун делает выбор.

ДА.

ТЫ МЕРТВА. НО НЕ ТЫ.

Захват Луны с точки зрения людей, стоящих под ней, выглядит скучно. Наверху жилого здания, где Тонки и прочие нашли убежище, она при помощи старинного пишущего инструмента, давно засохшего, но реанимированного при помощи слюны и крови, – пытается отслеживать путь Луны с промежутками в один час. Это не помогает, поскольку она не отследила достаточно переменных, чтобы рассчитать корректно, и еще потому что она не ржавый хренов астрономест, Земля побери. Она также не уверена, что правильно провела первое измерение, поскольку в этот момент случилось землетрясение в пять или шесть баллов, сразу перед тем, как Хьярка оттащила ее от окна.

– Окна строителей обелисков не треснут, – жалуется она потом.

– Зато моя башка, ржавь, треснет , – отвечает Хьярка, и спор заканчивается не начавшись. Тонки учится идти на компромисс ради хороших взаимоотношений.

Но Луна действительно изменилась, они видят это день ото дня в течение недель. Она не исчезает. Она проходит сквозь фазы, меняет цвета по схеме, поначалу непонятной, но не становится меньше в последующие ночи.

Распад Врат Обелисков более зрелищен.

Выработавшись по полной при достижении чего-то не менее великого, чем Геоаркания, Врата следуют протоколу отключения. Один за другим десятки обелисков, плавающих вокруг мира, направляются к Сердечнику. Один за другим эти обелиски – к этому моменту полностью дематериализовавшиеся, все квантовые состояния их перешли в потенциальную энергию, тебе не надо знать большего – падают в черную пропасть. Это занимает несколько дней.

Оникс же, последний и самый громадный из обелисков, плывет к морю. Чем он ниже, тем объемнее его гудение. Он входит в море нежно, по заранее запланированному курсу, чтобы минимизировать урон, поскольку, в отличие от остальных обелисков, он сохранил материальность. Это, как давно запланировали проводники, сохранит оникс для будущего применения. Это также наконец упокоит последние останки ньессов глубоко в водяной гробнице. Полагаю, мы должны надеяться на то, что никакой бесстрашный юный ороген в будущем не найдет и не разбудит его.

Это Тонки идет и находит Нэссун. Стоит позднее утро, с момента твоей смерти прошло несколько часов, в лишенном пепла ярко-голубом небе сияет солнце. Постояв минутку, глядя на небо в изумлении, восторге и восхищении, Тонки возвращается к краю дыры и лестнице пилона. Нэссун все еще там, она сидит на нижних ступеньках перед коричневым комком, которым стала ты. Она сидит, подняв колени и опустив голову, ее полностью окаменевшая рука – застывшая с растопыренными пальцами в жесте, которым она активировала Врата, – неуклюже лежит на ступеньке рядом с ней.