Татьяна Коростышевская - Сыскарь чародейского приказа [litres]

Помещение, где мы оказались, когда-то было чердаком, скаты крыши сходились далеко вверху, а пол устилали обычные полированные доски, даже не очень аккуратно подогнанные. В центре стояло нечто вроде аквариума – стеклянный куб аршинов семи в высоту, конечно без воды внутри, зато с металлической казарменной койкой, небольшим столиком и стулом. Дно «аквариума» тоже было из толстого стекла. «Как же он дышит там?» – подумала я, разглядывая чародейскую камеру, но избегая останавливать взор на ее обитателе, который при нашем приближении подошел поближе. Вентиляция обнаружилась на потолке сооружения, там было отверстие, которое прикрывал еще один лист стекла, подвешенный на креплениях в нескольких вершках над «крышей».

Я посмотрела на Зорина. Иван Иванович стоял у стеклянной стены, опустив голову. Мне показалось, что чардей украдкой смахивает слезы.

– Вот как все обернулось, Митенька.

Трусить дальше было уже неприлично. Я поправила очки и наконец взглянула на Уварова. Тот встретил мой взгляд хищной ухмылкой. Был он молод, лет тридцати на вид, и вполне хорош собой. Каштановые волосы, чуть отросшие, спускались на воротник домашнего коричневого сюртука, длинный породистый нос, карие глаза, цепкие, быстрые, с чуть опущенными внешними уголками, густые брови…

– Налюбовалась, букашечка? – Уваров повернулся вокруг своей оси, приподняв руки, как бы приглашая рассмотреть его со всех сторон, его голос, низкий, почти как зоринский бас, но хриплый, приглушали стеклянные стены. – Тебя же наш герой-любовник букашечкой зовет?

Присутствие Ивана Ивановича пленник полностью игнорировал, сосредоточившись на мне, и, кажется, намеревался вывести меня из себя еще до начала беседы. Поэтому я сделала несколько шагов к нему и спокойно спросила:

– Скучаете за службой, Дмитрий, за друзьями?

– Уж так скучаю, букашечка. – Он по-бабьи всплеснул руками. – Ночей не сплю, все представляю, как я этих своих друзей-товарищей в лепехи раскатываю! Сначала Мамайку-нехристя, потом Ваньку-плаксу, ну и Креста-молодца на десерт.

Он долго еще говорил, я не вникала. Конечно, в общении с преступниками у меня опыта с гулькин нос, но типы, подобные Уварову, мне в жизни уже попадались. Он актер по характеру, ему важно некое представление показать, всю роль до конца выговорить. Сама этим грешна, актерством-то.

– А меня на ваше место на службу взяли, – сказала я негромко, когда он на минуточку смолк. – Коллежским асессором.

– Бабу? – Голос Уварова изменился в мгновение ока, сейчас он вещал высоким звенящим тенорком. – Куда этот мир катится, если уже баб в сыскари нанимать начали? Что же это делается, люди добрые?!

И лицо его изменилось, будто поплыло. Нет, черты остались прежними, но уголки глаз приподнялись, оттопырилась нижняя губа, он тряхнул головой и убрал за ухо прядку волос. Сейчас он, кажется, изображал женщину.

– Он не играет, – Зорин говорил тихо, обращаясь только ко мне. – Это безумие, Гелюшка. В нем сейчас как будто несколько разных людей обитает, какая личность в конкретный момент верх берет, с той мы и общаемся.

– Гелюшка? – спросил Уваров, раздув ноздри, будто принюхиваясь.

– Евангелина Романовна Попович, – ответила я.

– Ева-нгелина? – Он растянул мое имя по слогам, как во время знакомства когда-то сделал Крестовский. – Ева? А Семушка вам что на это сказал, тетенька?

Голос истончился, стал детским, ломким, мальчишеским.

Ну и что я собиралась узнать у этого безумца?

– Семушка велел кланяться и приветы передавал, – отчаянно улыбнулась я. – А ты, Митенька, можешь кого-нибудь из взрослых сейчас позвать?

Лицо Уварова вытянулось, опять сменив выражение, видимо, внутри происходила какая-то борьба, наконец он проговорил глубоким басом:

– О чем вы хотели меня спросить?

– Сначала представьтесь.

– Надворный советник Уваров. Впрочем, разжалованный за свои преступления. Не тяните время, Попович, у нас с вами его немного.

Обращение «Попович» сработало для меня взведенным курком. Я быстро, стараясь не путаться, изложила Дмитрию свои умозаключения.

– Это не я, – просто ответил тот. – Конечно, я могу и не помнить всего, что происходит, когда управление моим телом берет на себя кто-то другой, но нет, исключено.

– Есть возможность передать ваши способности…

Он меня перебил, обратившись к Зорину:

– Она не чародейка?

Иван покачал головой.

– Понятно. – Уваров сразу же потерял интерес к коллеге и обернулся ко мне. – Определите магические способности погибших девушек. То, что вы мне описали, очень похоже на процесс кормления или обучения.

Я выхватила из кармана блокнот с карандашиком.

– Кто-то сначала натаскивал тварь на случайных жертвах, оттого и смерти среди нищих, затем перешел к реализации своего плана.

– А почему именно Мамаев оказался под подозрением?

– Вы, Попович, – сыскарь, вам и карты в руки. – Он опять повернулся к Зорину. – Сашенька в порядке?

– Да. Я говорил с ней несколько дней назад.

– Мне передавали, она меня навещала, – грустно сказал Дмитрий. – Не довелось свидеться, меня к ней не допустили. Эти…

Он прижал ладонь к виску, поморщился.

– Заканчивается наше свидание, Ванечка, вышло время.

На Зорина смотреть было страшно. Потому что когда большой взрослый мужчина собирается заплакать – это страшно.

– Еву-Ангелину свою берегите, она барышня толковая. Единственная, кому удалось меня вызвать… Эльдару куролесить не позволяйте, Семке скажи… Пустое… Простите меня, если сможете…

Уваров обхватил руками голову и завизжал:

– Креста-молодца! В лепеху! Сыскарики-чародеики! Иииии!

Почти всю обратную дорогу мы с Зориным молчали. Я плакала, сморкаясь в носовой платок. Мне было очень жалко мокошь-градского давителя.

Заговорила я, когда лошадь зацокала копытами по городской брусчатке:

– Узнать, были ли погибшие нищие хоть сколько-то магами, мы сейчас уже не сможем.

Иван вынырнул из грустных дум с готовностью, стал меня внимательно слушать.

– Но про остальных девушек вполне реально разузнать. Мамаев-то в курсе об их магических способностях?

– Да и я тебе про то рассказать могу. – Зорин подобрал поводья. – По крайней мере, про Анну Штольц. Она точно была нисколечко не чародейкой. Мы как-то с ней беседовали о мастерстве актерском, так она нарочно отметила, что людям обычным сложно в театре карьеру выстроить, а ей удалось, примой стала.

Я взглянула на часы. Было два часа пополудни, самое что ни есть обеденное время.

– А не заехать ли нам, Иван Иванович, в кафе-шантан, на место второго убийства? Ты же сможешь увидеть, если покойная колдовать была мастерица?

– Тебе начальство запретило туда идти, – напомнил Зорин.