Татьяна Коростышевская - Сыскарь чародейского приказа [litres]

– Оно в одиночку запретило! Наверное… скорее всего… А я с тобой собираюсь. Ну кто супротив безопасного досмотра в сопровождении великого чардея возражать будет? Точно не шеф!

И, чтоб развеять всяческие сомнения в законности предприятия, я пошла с козырей:

– Там неподалеку пекаренка есть, а при ней булочная, а в ней выпечка разнообразная и чай на травах медовый.

Кстати, поесть и я бы сейчас не отказалась. Бритские научные светила наверняка поддержали бы меня в стремлении питаться регулярно, подтвердив желание мое стройностью научных доводов.

Заход с козырей возымел действие, Иван Иванович потянул поводья, направляя нашу коляску в переулок.

Это был молниеносный досмотр, я бы даже сказала, блицобыск. Жозефина, поднятая нами с постели от сладкого послеобеденного сна, провела нас захламленными коридорчиками за сцену, в будуар покойной товарки, носивший следы основательного обыска.

– Здесь не прибирались еще, – позевывая, сообщила она, не забывая, впрочем, кидать призывные взгляды в сторону Ивана Ивановича.

Тот, проигнорировав страстные взоры, походил по комнатенке, на нормальный будуар нисколько не похожей, наклонился у диванчика. Я вспомнила, что именно под этим диваном труп или, скорее, то, что от него осталось, нашли. Меня замутило, даже в глазах потемнело. Не должны люди умирать. То есть вот так вот не должны. Она же молоденькой была совсем, эта Венера из Парижа, наверняка мечтала о чем-то, кого-то любила, кого-то ненавидела, репетировала каждый день как проклятая, чтоб на сцене в грязь лицом не ударить. А потом в один ужасный момент ее не стало. И мечты ее, и планы оказались никому не интересными…

Я достала из кармана смятый и влажный носовой платок.

Зорин тем временем переместился к трюмо, перебирая склянки резного стекла и коробочки с гримом.

– Это что? – спросил он Жозефину.

Та картинно закатила глаза и вздохнула:

– Ну а я-то почем знаю? По всему видно, зелья она какие-то хлебала. У нас, актрис, это повсеместно.

– И варила сама? – Иван пошурудел в выдвижном ящике и достал оттуда медную спиртовку с закопченной алхимической колбой.

– Я-то почем знаю?

Глаза Жозефины закатились уже на такую недосягаемую высоту, что я опасалась, как бы не выпали от натуги.

– Сама, – решил Ванечка, осторожно понюхав колбу. – Ну что, Гелюшка, могу сказать с большой долей вероятности, что была наша покойница неплохим зельеваром. А это наличие магических способностей подразумевает.

Я сначала высморкалась, прежде чем ответить, и стерла со щек слезы рукавом, который пока был почти сухим.

– Значит, теперь понятно, почему он…

Я запнулась, посмотрев на Жозефину. Нечего мне перед посторонними людьми служебные разговоры разговаривать.

Поэтому, кивнув Ивану Ивановичу и пошевелив солидно бровями, я повернулась к выходу.

Жозефина проводила нас на улицу. Ей все не хотелось с нами расставаться, она косилась на Зорина, болтала всякие общие глупости, зазывала на представление.

– Спасибо, – поблагодарила я девушку. – Ты нам очень помогла сегодня.

Та хихикнула:

– А ты, Евангелина Романовна, действительно сыскарем стала!

Я не возражала, слегка покраснев от удовольствия.

Когда Жозефина наконец ушла, семьдесят пять раз обернувшись напоследок, Зорин взял меня под руку:

– Веди в булочную.

– Подожди. Меня мутит до сих пор. Да как ты вообще о еде думать можешь, когда мы только что на месте убийства побывали?

– Ну тогда просто пройдемся, – решил Зорин. – Воздухом подышим.

И он повел меня к скамеечке, стоящей в тени деревьев.

Воздух был свеж, конечно, относительно – относительно каких-нибудь отхожих мест при работных казармах. Жара никуда не делась, солнце все так же жарило, и я прямо чувствовала, как покрываюсь оранжевыми веснушками.

– Что тебе понятно стало? – спросил Зорин, устраиваясь на скамеечке по правую руку от меня.

– Смотри, – я развернулась к собеседнику вполоборота. – У нас два трупа в абсолютно разном состоянии. Покойная «Жихарева» не была опустошена в отличие от Бричкиной. И теперь нам стало понятно почему.

Ивану понятно не было, он приподнял брови, побуждая меня продолжить.

– Ну нам же Уваров говорил, что это похоже на кормление. Вот все и сложилось. Анна Штольц магом не была, поэтому ее и не… сожрали.

Зорин хмыкнул с уважением, и я бы получила удовольствие от признания коллеги, если бы в этот момент меня не тошнило бы под лавку.

Рвало желчью, спазмы сдавливали желудок ритмично, будто под музыку. Когда я подумала, что вот она, смерть моя, уже близко, мне на шею полилось что-то холодное. Оказывается, пока я страдала, Ванечка успел куда-то сбегать за водой и теперь поливал меня, не заботясь о сохранности мундира.

– Достаточно. – Я села, откинувшись на изогнутую спинку. – Пить дай.

Зубы клацнули о край железной кружки.

– Еще!

– От этого «еще» тебя опять выворачивать начнет. – Чародей положил мне на живот большую ладонь. – Не пищи! Я лечить буду.

Магии я не видела, но пахло скошенной травой и молоком. Я закрыла глаза, ощущая спокойствие, разливающееся от живота по всему телу.

Мы просидели в тенечке еще с полчаса, ни о чем не разговаривая, и все это время Зорин не забирал от меня ладони. Наконец он выпрямился, тряхнул головой и поднялся со скамейки:

– Теперь тебе, Гелюшка, поесть чего-нибудь надо. Да и мне силы восстановить не помешает.

Силы мы восстанавливали основательно, еще и с собой восстановителей прихватили, завернув в вощеную бумагу. Поэтому продолжили чаепитие и булкопоедание в приказе, расстелив на моем столе скатерку из Лялиных запасов. Шеф выслушал наш с Зориным отчет без особого интереса и сразу велел позвать младших служащих, наводить в кабинете порядок. В тазу уже не постукивало, а хлюпало талой водой, как и в коробе у двери, видимо, ледяное лечение подошло к концу. Пока младшие чины возились с перестановками и уборкой, Семен Аристархович решил переждать суету в приемной. Ольга Петровна уступила ему свой стол, сама отправившись руководить работниками. Шеф пролистывал какие-то бумаги, сидя практически напротив, а у меня кусок в горло не лез.

– Аппетит у вас хороший, как я погляжу, – подлил масла в огонь Крестовский.

Я с усилием проглотила ставшую невкусной выпечку, но ответить едкой остротой не успела.

– Пойду я, пожалуй, – Зорин поднялся из-за стола с расслабленной сытой улыбкой. – Мне какое-нибудь поручение найдется?

– Отправляйся, Иван Иванович, в государево хранилище, да отдай неклюдский баронский пояс. Да расписку у них взять не забудь, да проследи, чтоб на хранение его определили со всеми полагающимися предосторожностями.

– Будет сделано.