Елена Хаецкая - Прозаические лэ [сборник litres]

Старый дружинник вошел в покои к Настасье Ивановне, где та, морщась, зашивала дыру в сапоге, и сказал:

– Новый жених прибыл, Настасья Ивановна. Не подведи уж нас, ваше величество!

Настасья Ивановна оборвала нитку, надела сапог как был с дырой и спрыгнула с лавки.

Раздернула ленту, которой повязала волосы, обмотала ее вокруг запястья, сунула пальцы в очаг, обмазала щеки сажей, засмеялась, блестя зубами.

И вышла к исландцам.

При появлении короля все встали. Встал и Скофти, вышел на середину, поклонился.

– Слыхал я о прекрасной деве, которая стала королем Гардарики, – заговорил он звучным голосом, словно запел. – Слыхал о ее мече, от которого нет спасения, об огненных курганах, в которых добыла она этот меч, о ее доблести и красоте.

– Много ль ты слыхал о моей красоте? – спросила Настасья Ивановна.

– Повсюду люди говорят о ее сверкающих глазах, о длинных волосах и гибком стане, – начал было перечислять Скофти, но Настасья Ивановна перебила:

– Единственный человек, назвавший меня красивой, давно мертв. Вот я и удивилась, когда ты явился ко мне с такой наглой ложью.

Скофти молча уставился на нее, и в его глазах Настасья Ивановна явственно рассмотрела свою смерть.

– Кто бы ни умер после того, как назвал тебя красивой, Настасья Ивановна, – отвечал Скофти, не дрогнув и бровью, – он не ошибся, и я готов подтвердить то же самое.

Настасья Ивановна сказала:

– Он умер задолго до того, как назвал меня красивой. И потому я повторяю, что ты лжешь – ничего подобного ты слышать не мог. – Она обернулась к старому дружиннику и всплеснула руками: – Что же творится в моей Ладоге, скажи-ка мне, Лейв Лейвсон? Лжецы и льстецы расхаживают по моей земле, как по своей собственной, смеются надо мной в глаза. Кто впустил этих бродяг?

– Старый Кнут, взятый в рабство еще твоим дедом Всеволодом, – сказал Лейв Лейвсон. – Раньше жил Кнут в Исландии и владел каким-то захудалым хутором, но с тех пор, как сделался привратником в царственной Ладоге, узнал он, где свет, а где тьма.

– Высечь Кнута, – приказала Настасья Ивановна. – Да секите хорошенько, не смотрите на то, что стар: нарочно впустил он этих голодранцев, едва заслышал, как они выговаривают слова по-исландски! Предательством я это назову, и никак иначе.

Услышанное разгневало Скофти, и он побледнел и отступил на шаг.

– Хоть ты и король, во всем равный шведскому, Настасья Ивановна, – произнес он, не опуская глаз, – а напрасно называешь нас голодранцами.

Он схватил короб с дарами. Собираясь свататься, думал Скофти вынимать драгоценности по одной и показывать их Настасье Ивановне с ладони, но теперь он разом вывернул короб ей под ноги, и рваные сапоги короля Гардарики осыпало монетами, подвесками и ожерельями, так что теперь Настасья Ивановна стояла почти по колено в сиянии.

Она поморщилась и сказала:

– Что это за мусор? Что за грязные нищие приползли к моему двору? Накормите их, пожалуй, объедками пожирнее – да выставите вон.

Скофти сказал:

– Посмотри внимательнее на мои дары. Это вовсе не мусор.

– Да как ты смеешь! – сказала Настасья Ивановна. – Врываешься в покои к королю, сперва лжешь в лицо, потом пачкаешь ему сапоги, а затем и вовсе прилюдно позоришь? Что я, по-твоему, должна увидеть?

Тут Скофти замолчал.

А Настасья Ивановна топнула ногой:

– По-твоему, все эти грязные вещи имеют ценность? В моих глазах они не стоят ничего! Но если тебе жаль бросать их у меня на полу – то собери и сложи обратно в короб, иначе я прикажу моим слугам подмести здесь пол и выбросить весь этот хлам за порог.

Дружинники Скофти краснели и кусали губы, но вступать в бой с дружинниками Настасьи Ивановны не решались. Ждали, как поступит Скофти.

А Настасья Ивановна разошлась: подбоченилась, повела плечами, словно собралась идти в пляс, раскраснелась, крикнула:

– Убирайтесь с моего двора – чтоб и духу вашего здесь не было!

Скофти повернулся и зашагал прочь, наступив на одну подвеску и сломав ее. За ним захрустела и вся его дружина.

У ворот стоял молодой воин – роста в нем было полтора человеческих, а лицо у него совсем детское, безбородое.

Скофти сказал:

– Прежде здесь был скособоченный старичок.

– Верно, – отвечал молодой воин.

– Куда он подевался?

– Так его до смерти засекли за то, что впустил вас.

– Так уж и до смерти?

– Старичок-то жалкий, – объяснил молодой воин. – Его два раза по спине вытянули – из него и дух вон.

– А кто его вытянул?

– Да я и вытянул.

– А ты кто таков?

– Меня звать Эскельвард, – охотно ответил детина. – Я полувеликан. Мать моя была великаншей, а отец – дружинником Юхана. Ох и пришлось папаше побегать по мамашиному телу, покуда он не нашел ту пещеру, куда следует заглянуть! Но когда уж нашел ее, то долго не покидал, так там ему понравилось.

– Видать, все женщины у вас в Гардарики – уроды да чудовища, – в сердцах сказал Скофти и плюнул.

Тут мимо них проковылял тот самый старичок Кнут – если только это было его настоящее имя. Он сутулился, кашлял и тряс головой, а в руках держал узел, свернутый из ветхого плаща. В прорехах сияло золото, и Скофти узнал свои дары.

– Погоди-ка, – остановил его Скофти, – не тебя ли засекли насмерть?

– Еще чего! – огрызнулся старикашка. – Как ты смеешь, раб, заговаривать со свободным человеком?

– Не солгала ли сама Настасья Ивановна? – продолжал Скофти.

– Его величество приказал собрать весь тот мусор, который остался после вас, да выбросить, – сказал старикашка. – Хотите – забирайте, не хотите – так проваливайте.

Скофти услышал смех и повернулся: на стене стояли женщины в одних рубахах и трясли снятыми юбками.

– Что это? – спросил Скофти.

– А это Настасья Ивановна велела, чтобы духу вашего здесь не было, – охотно объяснил старикашка. – Вот они и гонят ваш дух от Ладоги подальше.

Скофти скрипнул зубами, вырвал у старичка узелок со своими драгоценностями, зашвырнул подальше в лопухи и зашагал прочь – к своему кораблю.

Ремунд Мудрый явился к Настасье Ивановне вскоре после того, как потерпел неудачу Скофти. Шел он пешком, плащ на нем был серый, из добротной шерсти, но без всяких украшений. Он опирался на посох, сапоги его были изношены, но крепки и хороши, пояс кожаный, с золотыми пряжками. Волосы Ремунда были золотые, в кудрях, глаза его были серые с желтыми крапинками, а это признак колдуна.

Настасья Ивановна встретила его весело:

– Садись с нами за стол, странник! Травник ты или песенник? А может, и то, и другое? Какая нужда бросила тебя бродить по дорогам, бродяжить, лирничать да попрошайничать?

– Не лжет молва: видишь ты людей насквозь, Настасья Ивановна! – отвечал Ремунд Мудрый, усаживаясь на скамью. Посох он поставил к стене, но плаща не снял. – В самом деле, нужда погнала меня по дорогам, от дома к дому, от двора ко двору.