Павлина Морозова - Лес видений

– Детки мои! – нашёптывала она. – Спасибо вам! Спасибо огромное за помощь посильную! Батюшка передаёт вам привет и просит отыскать ключи, что спрятаны где-то у Яги в одеждах – то ключ от кандалов, что сковали его и приковали! Пожалуйста, помогите, не для себя прошу, не за себя радею, только лишь за вас да за батюшку вашего! Он так сильно хочет вас увидеть, прямо сейчас хочет!

Завралась Немила, ну точно же, завралась до того, что самой со стыда хотелось провалиться под землю. Одно радовало – это в последний раз! Честно-честно, в последний, отныне клянётся она, что не будет врать никому – ни Яге, ни Ивану – взаправдашнему – и детишкам до кучи тоже лгать не станет.

Но ей же так сильно нужен был ключ! Да она ради этих ключей что угодно кому угодно сказала бы, настолько сильна её любовь! Всё ж заради любви, все слова и поступки! А за любовь только самый чёрствый осудит. Вот Яга, та да, та может осудить, но дети!.. Дети поймут, ибо кровинушка всё стерпит, всё простит.

На какие-то несколько мгновений дали о себе знать муки совести и сомнений – а правильно ли она поступает, – но коль скоро она получила от детишек ключ заветный, так и муки тут же рассеялась, а сама она, уже привычно пройдя дверь насквозь, торопливо спускалась по ступеням.

К месту и ко времени вспомнились ей и наставления батюшки, которые тот часто давал своей дружине во время учений и перед очередным отбытием: «Не думайте много, всё уже было подумано-передумано до вас. Теперь идите и делайте!». Это вселило в неё необходимую уверенность, прямо как на поле боя. Вперёд и только вперёд, а там будь что будет!

Она самолично вставила ключ поочерёдно в оба замка. Кандалы тихо щёлкнули и раскрылись. Дух не сразу смог поднять тело царевича на ноги, поскольку у того от долгого сидения в одной позе затекло всё, что только могло затечь.

Немила стояла на месте и переминалась с ноги на ногу, но дух помощи не просил. Он медленно поднялся, с видимым отвращением опираясь на железный ствол, размялся и скомандовал:

– Шапку!

– Ш-ш-ш-ш!..

Усиливающееся с каждой секундой шипение обволакивало уши сразу со всех мыслимых сторон, вызвав жуткую растерянность обоих заговорщиков – дух догадался первый, в чём дело, он одним быстрым движением подался вперёд, сорвал с Немилиной головы шапку, саму хрупкую девицу толкнул оземь, с размаху нахлобучил на свои слипшиеся кудри шапку-невидимку…

И исчез, поминай как звали, чего следовало ожидать. Разве что, звать-то его никак не звали, ибо даже среди нечисти бестелесные души имеют столь низкую репутацию, что давать им имя никому и в голову не придёт.

Вовремя слинял дух – или нет, как посмотреть – поскольку на том месте, где он только что едва держался на ногах, нахлобучивая на себя шапку, спустя мгновение стоял, опираясь на все четыре лапы, чёрный-пречёрный злой-презлой кот, и его когти вонзались в сырую землю, как в подтаявшее масло.

Кот глянул на Немилу снизу вверх – таким взглядом пытаются испепелить заклятого врага – и издал, нет, не обычное кошачье «мяу», а целый боевой клич, с надрывом, переходящим в самый настоящий дикий рёв.

Кот вызывал подмогу.

Она ринулась прочь, но против дикой, необузданной твари у неё не было ни единого шанса. Котяра вмиг настиг Немилу, повалил на землю, располосовал одежду, покусал во все места, куда смог дотянуться, после чего по-хозяйски улёгся на белый мягкий женский животок и потянулся всем телом. Стальные когти блеснули в угрожающей близости к грудкам, что пока ещё походили на два упругих кусочка теста.

Не в силах справиться с силой, заключённой в крепком кошачьем теле, Немила крепко-накрепко зажмурилась, затряслась всем телом, пытаясь сбросить с себя пленителя, как вдруг уши заложил до боли знакомый свист. Кота тут же сдуло. Немила зажала уши руками. Но пронзительная пытка длилась недолго. Когда визгливый звук прекратился, она выдохнула и приподнялась на локтях, чтобы оценить обстановку вокруг.

– Что? Что это такое? – растерянно пробормотала Немила и сама не заметила, как оказалась на ногах. Из трубы, что принадлежала бане, вылетело штук шесть или восемь одиночных жёлтых искр, ярких, как первые летние лютики, затем, почти сразу, в небо ударил луч жёлтушного света, а спустя ещё пару мгновений оттуда повалил чёрный, как воронье крыло, дым.

Сам по себе дым вроде и не означал ничего плохого, но сердце Немилы ёкнуло первый раз.

Второй раз оно ёкнуло, когда в воздухе запахло чем-то неприятным.

В третий раз оно ёкнуло, когда в столб пречёрного дыма врезалась не менее чёрная птица. Птица скрылась в клуба́х, а когда вынырнула, то устремилась прямо навстречу Немиле.

Одновременно с этим Немила краем глаза заметила, дверь бани открыта.

Она не раздумывала ни секунды: посчитав, что запрет Яги отныне не имеет значения, она сорвалась с места и, чудом избежав столкновения с Вороном, извернулась, да как влетела со всего размаху в дверной проём! А там – тоже дым, целая завеса дыма заполняла небольшое помещеньице, чудесным образом обходя стороной старуху Ягу.

Яга была занята. Она погружала руки в дым и выводила руками загадочные символы. Ни ругани тебе, ни тумаков! Да что уж там, Яга вообще никоим образом не отозвалась на появление той, кого чаще всего величала как «заноза».

Это встревожило ещё больше. Пока могучая бабка делала своё важное дело, дым постепенно рассеивался, уходил вместе с запахом гари.

Посветлело. Предбанник, который служил одновременно помывочной, приобрёл ясные очертания. Вон лавка, а вот одинокий веник отмокает в воде.

Крошечное окошко с задвижкой почти под самым потолком.

Царица в этом банном царстве была одна – белая печь с больши́м отверстием, напоминающим разинутую в горюющей гримасе пасть. Да в таком запросто поместилась бы парочка Немил. Или один с половиной батюшка. Или Злоба целиком, а уж сосчитать, сколько туда вошло бы Нелюб, представлялось сложной задачкой, над которой Немила с удовольствием подумала бы как-нибудь в другой раз.

А прямо сейчас у неё были другие заботы. Куда, куда же запропастился Иванушка, когда и прятаться тут негде?

И почему в печь огонь горит, а трещания поленьев не слышно, как и не видно их самих?

Сама печь такая чистенькая, будто её никогда раньше и не топили, только кучка пепла лежит, обрамляя пламя понизу почти ровным кругом серого цвета.

Пламя в самой сердцевине имело цвет белый, да такой яркости, что глаза резало, а языки, что устремлялись ввысь, были все насквозь жёлтые, пресловутого оттенка лепестков лютика.

Но какие могут быть лютики, когда Иванушки нигде нет?

– А Иванушка… где он, с-суженый мой? – жалобно всхлипнула Немила и преданно заглянула Яге в глаза. Надежда услышать обнадёживающие слова таяла с каждой секундой ответного молчания.