Холли Рейс - Полночные близнецы [litres]

Олли старается убедить меня изменить решение.

– Там по тебе скучают, – говорит он. – И уже готовят план устранить трейтре до того, как они смогут ударить. Вот только с тобой все было бы гораздо легче.

– Я не желаю ничего об этом слышать, – отзываюсь я.

Я и без сентиментальных сообщений Олли знаю, что́ потеряла. И если я буду продолжать изображать твердость, то смогу убедить себя, что Феба, и Самсон, и все остальные на самом деле никогда меня не любили.

Единственная уступка, которую я позволяю себе по отношению к проведенному в Аннуне времени, – это попытка предупредить Хелен Корди о неминуемой опасности. Я несколько раз звоню в ее офис, но когда наконец слышу ее голос, то просто не знаю, что сказать.

– У тебя все в порядке, Ферн? – спрашивает она в трубку.

– Вы должны быть осторожны, – говорю я. – Вам грозит опасность.

Ее голос тут же становится холоднее.

– Я справляюсь со множеством угроз, Ферн.

– Да не от меня! Послушайте… наверное, это прозвучит безумно, но вы постарайтесь в ближайшую неделю поменьше спать, а?

Она соглашается, но я уверена: к концу нашего разговора она решает, что я полностью свихнулась.

К тому времени когда наступает пятница, я уже ничего не соображаю от утомления. Я сижу на диване, таращась на домашнее задание. И далеко не сразу замечаю, что снова и снова пишу слово «Белтейн» на листке, где должен быть перевод с французского. Когда в двери брякает ключ, я все так же смотрю на эти буквы. Еще два дня.

– Твой папа сказал, что я могу заглянуть, чтобы… о боже, Ферн, что с тобой?

Клемми роняет на пол свою сумку и опускается на колени передо мной.

– Все в порядке, – бормочу я. – А почему ты спрашиваешь?

– Милая, да ты посмотри на себя! Ты заболела?

Клемми тащит меня в ванную комнату, чтобы плеснуть мне в лицо холодной водой. Глядя на себя в зеркало впервые за сто лет, я понимаю, почему она встревожилась. Волосы у меня грязные и спутанные. Глаза налились кровью, что в сочетании с красными радужками придает мне куда более демонический вид, чем обычно.

– Я просто расстроилась из-за домашнего задания, – говорю я Клемми, когда снова спускаюсь вниз.

– Ты должна как следует выспаться!

Клемми постоянно говорит что-нибудь такое, что не улучшает моего отношения к ней. И все же она настаивает, чтобы я легла в постель. Она поглаживает меня по голове и мурлычет какую-то мелодию, пока я изо всех сил стараюсь не закрывать глаз.

– Спи, Ферн, – шепчет Клемми. Голос у нее низкий и странным образом убедительный. – Засни, поспи как следует.

И мое сопротивление исчезает вместе с моим сознанием.

Во сне я бреду по бесконечной дороге, обрамленной идеально подстриженными деревьями. Молодая женщина, с гривой рыжих волос, вся в шрамах, шагает по одну сторону от меня. По другую сторону за мной следует безголовый юноша. Обрубок его шеи сочится кровью. Я уверена, что уже видела его когда-то.

Постепенно я начинаю осознавать некий металлический звук, легкое стаккато, – и понимаю, что звук доносится сзади. Я оборачиваюсь.

Папа поливает цветы, что растут по обочинам. Он сидит на корточках спиной ко мне.

– Папа? – окликаю я.

Он встает, я впервые вижу его лицо. У него нет рта. Кожа под носом совершенно гладкая. Потом он возвращается к своему занятию, а дальше все становится еще хуже. Что-то не так с его затылком. Я подхожу ближе и с трудом подавляю крик. В голове папы дыра, и там, где должен быть мозг, я вижу лишь кровь и зияющие глазницы.

– Папочка! – кричу я.

Он снова оборачивается, его лишенное рта лицо не выражает никаких чувств. Он встает, резко двигается в мою сторону – и я просыпаюсь в своей постели, полностью одетая.

Образ моего папы в Аннуне, без мозга и рта, не оставляет меня. Был ли тот папа, которого я видела во сне, моим настоящим отцом, тоже спящим? Или это был просто сон, рожденный моим собственным пугающим воображением?

Когда я спускаюсь вниз, на часах уже больше времени, чем мне казалось. Я проспала всю ночь и большую часть утра. К счастью, сегодня суббота, в школу идти не нужно. Папа посреди кухни, а вокруг него словно бомба взорвалась.

– Я взял выходной, Ферни, – говорит он, переворачивая оладью.

Ну, выглядит он как обычно и ведет себя так же. Может, это был просто сон. Потом я замечаю, что телевизор включен, Мидраут выступает в парламенте. Папа же никогда не смотрел телевизор днем…

– Я подумал, мы можем побыть наедине, папа с дочкой, – говорит папа.

– Что тебе сказала Клемми?

Мы не можем позволить себе лишний выходной для папы, а это значит, что он, скорее всего, решил, что я при смерти.

– Ничего.

– Ты не должен врать собственным детям. Это преподает нам дурной урок.

Он добавляет к оладьям нарезанные бананы и шоколадный соус, с грохотом ставит блюдо на стол и выдвигает для меня стул.

– Мы встревожились из-за тебя. Я думаю, тебе нужно какое-то время отдохнуть.

– А, значит, ты меня подкупаешь этими сладостями?

– Но ты их ешь – значит принимаешь.

Это не совсем то, что я планировала на сегодняшний день, но папа настаивает, так что полчаса спустя мы не спеша идем в сторону Стратфорда в неловком молчании. Я почти сразу начинаю сожалеть, что надела свой любимый джемпер: то, что я приняла за весеннюю прохладу, исходит изнутри, а солнце светит достаточно тепло. И я невольно чувствую себя несчастной, когда мы бредем через Олимпик-парк. Обычно мне нравилось гулять по Лондону, но в Итхре все выглядит таким обыденным. В Аннуне, шагая вдоль канала, как сейчас, мы бы увидели несколько живущих на воде цыган и парочку келпи, злобных водяных, вместо людей с собаками и неуправляемых детей.

Папа уводит меня с дорожки, как только мы доходим до парка Виктории. Там, где мы живем, тротуары усыпаны мусором и неубранными собачьими экскрементами, но здесь, всего в нескольких милях оттуда, на улицах даже комочка жевательной резинки не найдешь.

– Купим чипсов? – спрашивает папа.

И прежде, чем я успеваю ответить, он входит в магазин. Я слоняюсь снаружи. Разговор между нами уже почти иссяк, и я стараюсь отогнать внушающее страх чувство, что я, вообще-то, и не представляю, как подольше поддержать связь с собственным отцом. Когда папа выходит, он протягивает мне не только коробку жирных чипсов, но еще и молочный коктейль.

– Твоя мама раньше жила вот здесь, – говорит он, пока я жую жирные соленые чипсы.

И показывает на окно над лавкой мясника напротив нас.

– Снимала квартиру вместе с подругами, вон там.

Окна квартиры на втором этаже открыты навстречу апрельской жаре. За занавесками я замечаю цветочные обои и старинные картины.