Майкл Стэкпол - Вол’джин. Тени Орды [litres]

«Конец чего? Начало чего?»

Он не лгал, когда поделился чувствами и воспоминаниями, вызванными напитком Чэня – хотя и понимал, что они были грубыми и противоречили тому, чего ожидал пандарен-хмелевар. Но таковы были воспоминания тролля, и не стоило называть их плохими лишь потому, что они не походили на воспоминания пандарена. Любой тролль почувствовал бы то же, ибо такова натура тролля.

«Тролли – хозяева мира».

Вол’джина охватила дрожь, когда он поднимался вверх по склону горы, направляясь на север. Ступни замерзли от ходьбы по снегу, и тролль присел в тени. Он упивался холодом, желая закалиться им, но тот лишь напомнил о могильном хладе. Тролли были хозяевами мира слишком давно.

Его отец, Сен’джин, смотрел на других троллей и видел блажь их желания – снова восстать и править. Эти тролли желали подчинить мир своей воле. Они хотели покорить всё и вся. Но зачем?

Чтобы ощутить свободу, о которой напоминал напиток Чэня?

Вол’джина моментально, проблеском, посетило прозрение, что, должно быть, посещало и отца, но тот им не делился. Если цель – ощутить эту свободу, то весь вопрос – единственно ли через завоевания идет путь к ней? Свобода от страха, от желаний, свобода видеть будущее – ведь ничего из этого не требует смерти врагов. Может потребовать гибели некоторых, но все же смерть врагов – не та жертва, что обеспечит желаемое.

Тролль вспомнил тауренов на Громовом Утесе. Они жили там в относительном мире и изоляции. Хотя многие вступали в конфликты и сражались на стороне Орды, их к этому как будто никто не принуждал. Они делали так, потому что это правильно и почетно, чтобы помочь соратникам в борьбе с Альянсом, а не потому, что таким образом почитали какие-то традиции тысячелетней давности.

Не то, чтобы его отец призывал отказаться от старых обычаев. Вол’джин изредка видел троллей – синих тауренов, как их называл Чэнь, – которые отправились к тауренам и переняли их образ жизни. Он не мог припомнить, казались ли они теми, кто обрел большую гармонию с собой, но из-за разрыва с традициями предков они будто выбивались на полшага из массы остальных троллей. Как будто они променяли одну традицию на другую, но теперь не могли сосуществовать ни с той, ни с другой.

Сен’джин проявлял огромное уважение к традициям троллей. Не проявляй он его, желай порвать с ними навсегда, Вол’джин никогда бы не пошел по пути темного охотника. Отец всегда поощрял его в этом стремлении и ждал будущего с нетерпением. Он всегда подчеркивал важность умения вести народ за собой, а не возвышал традиции для слепого следования им.

Пока Вол’джин поднимался и шел выше, к теням похолоднее, на ум ему пришла реплика Чэня, изначально высказанная Тажанем Чжу – о кораблях, якорях и воде. Традиции могут считаться водой, позволяющей кораблю плыть, или же якорем, препятствующим любому движению. Лоа и то, что они требовали от троллей, могли показаться якорем. Они и их потребности родились в давние времена. По их требованиям и во славу им тролли создавали великие империи и стирали с лица земли цивилизации.

Оторваться от них значило освободиться от якоря, но тогда Вол’джин останется болтаться в недружелюбном море. Это было то поспешное и радикальное решение, от которого отговорил бы отец. Вол’джину пришло в голову, что лоа могли быть и волнами, и приливом, несущими корабль вперед.

«Тогда наша история – якорь, навечно приковавший нас к одной бухте».

Впрочем, не успел Вол’джин изучить эту мысль, как свернул за поворот и обнаружил Тиратана Кхорта, взирающего на северо-восток, в туманную даль. Тролль замялся, желая лишь сбежать в собственное одиночество и не желая нарушать одиночество человека.

– Ты тише большинства других троллей, Вол’джин, но я бы давно уже умер тысячу раз, если бы не слышал, как ко мне подкрадываются.

Вол’джин поднял подбородок.

– Тролли не подкрадываются. И ты слышал не меня, – он смотрел, как горный ветер шевелил красный шерстяной плащ на теле человека. – Пиво Чэня – или мой запах.

Тиратан медленно повернулся, с улыбкой.

– Я много часов потратил, отмывая твой запах от белья.

– Я не буду тебя тревожить.

Человек покачал головой.

– Я все равно хотел перед тобой извиниться.

– Ничем ты меня не задел, – Вол’джин присел, утонув по щиколотку в снегу. Он хотел сказать, что отмечать что угодно, чем его мог задеть человек, было бы ниже его достоинства, но смолчал – удовольствовался уже сказанным.

– Когда я сказал, что ты боишься, я хотел тебя оскорбить. В голове оставалось ощущение тебя. Оно до сих пор меня преследует. Со временем все меньше и меньше, но ты еще там. Я думал, что смогу изгнать твой образ оттуда, если прогоню самого тебя, обижу, – Тиратан опустил взгляд, нахмурив лоб. – Это недостойно того, кем я был, и не то, что я хочу видеть в человеке, которым стану.

Вол’джин прищурился.

– Кем же ты желаешь стать?

Человек покачал головой:

– Я лучше знаю, кем не могу стать, чем кем стану. Ты знаешь, почему я здесь остался, когда пришла буря? Ты знаешь, почему я потерялся и не заметил ее прихода? Ты лучше других должен понимать, что метель не может застать меня врасплох.

– Телом ты был здесь. Но не разумом.

– Да, – Тиратан повернулся, повел рукой в сторону далеких зеленых долин. – Я поклялся, когда пришел сюда по зову Штормграда, что не умру, пока не увижу еще раз зеленые долы своей родины. Это был обет моей… семье. Я всегда держал слово. Они знали, что я вернусь. Но тот, кем я был, тот, кто дал этот обет, – его здесь больше нет. Связан ли я этим обетом до сих пор?

В животе Вол’джина словно завязался узел.

«Связан ли я традициями и обещаниями, данными давно погибшими троллями? Держат ли меня их мечты и желания?»

Тролль щелкнул по снегу пальцем, поцарапав наст.

– Примешь обличие человека, которым был – станешь им. Снова. Если ты новый человек, твой родной дол – здесь.

– Так значит, темные охотники – философы, – Тиратан Кхорт улыбнулся. – Я уже видел тебя, до монастыря. Я служил с войсками из Кул Тираса под началом Дэлина Праудмура. Тогда я был куда моложе, темнее волосами, и кожу не покрывало столько морщин. Ты же практически не изменился, не считая нескольких шрамов. Другой охотник хотел поспорить на десять золотых, что сможет тебя убить. Позже я слышал, что он погиб во время охоты на троллей.

– Ты не стал спорить.

– Нет. Будешь одержимым целью – потеряешь из виду все остальное, – человек вздохнул, и воздух вырвался белым паром из его рта. – С другой стороны, приказали бы мне тебя убить…

– Ты бы сделал на охоте все, что мог.

– Охота на людей или троллей – на любое разумное существо – напоминает мне о том, что все мы животные. Я убивал людей и троллей, слишком много как тех, так и других. Счет не вел, – Тиратана передернуло, – хотя знаю охотников, которые ведут. По-моему, это и неуважительно, и мрачно. Сводит живых существ к цифрам. Мне бы хотелось думать, что я буду больше, чем зарубкой у кого-то на оружии.