Варвара Озерова - Sophia Isla. Доблесть маленькой души

Из статьи следует, что она злоупотребила доверием Блейков, бесстыдно изменив каноническую историю города.

Сама же статья не несла в себе ни толики научного замысла, она скорее была из разряда обличающей сенсации и не обещала жить долго, однако люди ее запомнили.

Вот так, после одной лживой статьи, город умер для карт и прессы. В Черапунджи больше не было туристов – ни одного, на протяжении вот уже нескольких лет.

Мертвый город и мертвые легенды нашли свое пристанище не только в трудах Блейков и популярных журналистов: на злободневной теме прославились и все те, кто сосуществовал на задворках коварного океана сенсаций, представив миру древние святыни народа Черапунджи как побрякушки необразованных аборигенов.

Вот так размокший затертый газетный клочок предрек судьбу Мии и стал символом ее горя.

Лишь стальная воля и стоический самоконтроль позволяли ей возвращаться из мира ненависти и обиды на никчемных публицистов к реальной жизни, пускай та и была полна боли и страха за сына.

«Если бы они застали, то несчастье, которое выпало на нашу долю… – думала она. – Этого всего бы не случилось…»

Может, она и права?

Не исключено, что даже у таких черствых на вид супругов Блейк где-то глубоко внутри бьется сухое сердце… И чем черт не шутит, оно бы им подсказало отречься от страстно любимой ими идеи, послужить отправной точкой в иной череде событий?

Да, возможно, они направили бы свои голоса на призыв помочь несчастному ребенку. Рассказали бы миру про аномалию, погубившую столько местной фауны и утопившую флору в огненном жаре засухи, поведали о утреннем звездном небе…

Но эта череда событий не для Мии Крафт – и уж точно, абсолютно точно, не для самого Джим-Джима.

В очередной раз погрузившись в раздумья, Мия допоздна просидела на кухне при свече, сжимая роковой газетный клочок.

Движения пламени неохотно огибали ее пальцы, будто бы боясь задеть бледную иссохшую кожу.

Утирая больные от слез глаза, Мия наклонилась над догорающей свечой. Ее голова напоминала полый тавил [16] Тавил – традиционный ударный музыкальный инструмент, распространен в Южной Индии. , а удары, которые она ощущала изнутри, были похожи на гонг по ушным перепонкам.

Еще чуть-чуть, и вокруг останутся лишь темнота и она, окруженная запахом многовековых могил.

Удар, еще удар…

Полый тавил – до тех пор, пока ее рука не поднесла кусок газеты так близко к пламени, что тот пискнул и начал медленно тлеть. Голова наполнилась мыслями о сыне.

Прозвучал последний удар. Кухня залилась лучами утреннего солнца. Она не была одна в этом склепе, ее ждал сын.

Радость в жизни молодых супругов стала роскошью. Лишь изредка, приоткрывая глаза поутру и притягивая к себе сонную жену, Даниэль позволял себе забыться.

Он медленно гладил ее темные волосы, пропуская шелковистые пряди сквозь пальцы, глубоко вдыхал аромат ее бархатистой кожи – так, будто они сейчас уйдут под воду, укрываясь морской пеной.

Пускай всего на несколько минут, но его жизнь переставала пульсировать болью, а этого времени ему хватало, чтобы найти в себе силы начать новый день.

К несчастью, аура покоя быстро оставляла Даниэля, вытягивая из томных ласк, стоило Мие открыть залитые болью и тоской глаза.

Невозможно свыкнуться с болью от потери родного человека даже спустя несколько долгих лет. Год человеческой жизни в рамках вселенной приравнивается к одной секунде существования мира: добра и зла; радостей и болей, и всех человеческих страданий.

Дни уже давно смешались в однородную, безликую массу. Могло показаться, что время в доме Крафтов стоит на месте, но вот уже восьмилетний Джим-Джим лежит перед своими родителями все так же, как и три года назад.

Менялись лишь его волосы. С каждым новым месяцем они становились все длиннее и непослушнее, тогда Мие пришла в голову удивительная идея – заплетать сыну косички.

Множество солнечных и дождливых часов она провела за этим непростым занятием, но результат заставил ее искренне улыбнуться. Улыбка Мии распустила в душе мужа бутон надежды – их сын может выжить, он может открыть глаза. И когда Джим проснется, они вместе отрежут косы, оставив в прошлом напоминание об утраченных годах его детства.

В те моменты, когда ожидание принимает форму постоянства, людям не хватает смелости повернуться лицом к острову надежды.

Разменная монета обреченных – своеобразный отсчет в ожидании смерти. Именно ожидание и страх тянут к земле, вызывая отчаяние и праведный гнев.

В какой-то момент Мию настигла та же участь. В башне своего маяка, в полусотне метров над пучиной темных вод, она почувствовала отчаянье. Света становилось все меньше, а боли все больше. Страх и темнота обняли ее мерклое сердце, и она потушила свет своего маяка.

Уже очень давно она жила с мыслью: «Что, если смерть придет к нему сегодня?».

Но состояние Джим-Джима оставалось неизменным.

Каждое утро в клетку со зверем входили его люди: дети Индии, дети его двора, были с ним. Они дарили ему надежду, поддержку и веру.

Сквозь помутневшее стекло между ним и домом Джим наблюдал яркие глаза товарищей и тепло, исходящее от рук любимой матери.

Удивительное свойство кровной любви, удивительная женская нежность.

Незримое стекло для живых, по ту сторону которого находилось подобие лабиринта на далеком и прекрасном острове Крит. Последняя надежда Джима чувствовать присутствие своих родных и не иметь возможности к ним прикоснуться.

В любом лабиринте присутствует хотя бы один выход, но в случае Джима их было два. Один выход – отдать свое тело Минотавру, второй – выжить.

И как бы ни было печально, мистическое стекло пропускало в мир живых ауру разгневанной грешной души.

В доме Крафтов стоял дух тьмы, под гнетом которого гнусные мысли, самые жуткие страхи и потаенные безнравственные эмоции овладевали детьми на четвертом месяце пребывания в комнате Джима.

Быстро выдыхаясь, детские умы стали тонуть в своих собственных страхах. Либо я, либо он – такой выбор встал перед ними в день очередного срыва.

Дети больше не могли закрыть глаз, ведь их сны вновь омрачились духом могил, запахом страха и знакомыми силуэтами со стеклянными немигающими глазами.

Нельзя винить маленьких людей за их страхи. Мы все чего-то боимся, и страх порой нарочито подталкивает нас в сторону неверной тропы.

После того как дети вновь стали просыпаться в холодном поту, визиты сочувствующих в одночасье прекратились. Всем без исключения было в тягость посещать проклятый дом, пропитанный отголосками пережитого кошмара. Корабль должен тонуть без экипажа – это закон не только самосохранения, но и здравого смысла. Дети бросили своего капитана, Джим остался на судне один.