Варвара Озерова - Sophia Isla. Доблесть маленькой души

« Та жизнь жжет, но ты не можешь почувствовать. Она – как мантия, как вуаль: мы все ходим, закутавшись в нее по макушку. Ты только не порви ее, носи бережно, не совершай того, о чем будешь жалеть… Как я в свое время.

Один неаккуратный шаг, и тебе уже никто не поможет, не спрячет от огня, который разъест тебя до нутра. Твоя душа будет пламенеть, а ты будешь лишь жалеть и безвольно ждать приговор. Да… ты даже не понимаешь, как я рада наконец тебя встретить спустя столькие годы покорного ожидания… »

Джим, плененный ее голосом и неземной красотой, не смеет прервать чувственный рассказ незнакомки, хоть в его голове и образовался целый рой вопросов, на которые так хочется узнать ответы.

Внимая каждому ее слову, он лишь медленно цепенел.

Наживка сработала без осечек, и маска, хранившая радость долгожданной встречи, медленно спадала под планомерный вальс прорывающихся на волю змеев – ненависти и обиды.

Несколько слезных капель попало в глаз Джиму.

Скривившись от боли, он попытался поднести руку к лицу, но та не поддалась воле хозяина, а лишь осталась безвольно лежать на его ноге. В глазах Джим-Джима медленно распускались бутоны чужой бурой крови. Обволакивая зрачок, они лишали его зрения.

Дрожа от страха, он кинул взгляд единственным, еще различающим мир глазом на бесстрастную обольстительницу.

Сверкающие безумством глаза прирожденной охотницы точила бурая кровь. Загустевшие слезы стекали по ее лицу, пачкая развевающееся на ветру белое платье.

Шелковистые буйные волосы постепенно темнели и начали источать смрад, а неземная красота перекосила ее маленькие пухлые губки. Стало очевидным: перед Джимом предстала во всей красе человеческая гнилая плоть.

Джим, скованный невидимыми цепями, оледенел в ужасе. Ему не оставалось и шанса вырваться из цепких лап обезумевшей покойницы.

Собрав последние крупицы подавленной воли, он попытался ослабить хватку соперницы, и на мгновение ему показалось это возможным, но приложенных сил хватило лишь на то, чтобы безжизненным комком рухнув на землю.

К счастью для Джима, этой малой толики свободы хватило.

Вновь заполучив контроль над своим телом, он оторвался от клейкой земли и рванул в неизвестном ему направлении. Но лес, некогда стелившийся к его ногам, больно бьет попавшуюся добычу, и Джим, будто подсеченный умелым рыбаком, падает в грязь. Тело, и так еле служившее ему, стала тянуть к земле невиданная доселе Сила.

Страх парализовал Джима безвозвратно.

Ведомый шлейфом жуткого сновидения, мальчик резко отпрянул от взбитой до неузнаваемости кровати. В попытках перевести дух он пытался закрыть глаза вновь, но дыхание спирало, напоминая о безумии, исходившем от голоса незнакомой дивы. И даже когда он моргал, видел алое мерцание пережитого кошмара.

Выйдя на свежий воздух и прислонившись к перилам, он смотрел в глубокую лесную бездну, изредка кивая головой и крепко сжимая ту самую дождевую каплю, найденную им в сточной яме.

Мрак медленно обступал его, завлекая в густой водоворот эмоционального гнета, граничащего с безвозвратным безумием. Ночь забрала его разум и сердце. Отдала Джима в кабалу темным силам.

Джим был уже не в состоянии открыть глаза, но он слышал, как его зовут родители, и чувствовал, как отец берет его на руки и заносит в дом.

Он бежал на их голоса, а затем и на слезы. Он хотел дотянуться до любимых материнских рук, но ответом ему было лишь редкое мерцание туманных звезд над пепельной головой.

Пепел… Много пепла.

Прошло несколько дней, но глаза были по-прежнему скованы волей темных сил. Казалось, Джим вот-вот одержит верх и разорвет оковы, тяготящие его…

Мы так привыкли открывать глаза каждое утро и видеть новую главу своей жизни, что уже даже не задумываемся о том, как проходим сквозь коридор сновидений, перешагивая обратно за черту вымысла. Но для малыша Джим-Джима наступил день, когда он отдал бы все на свете, чтобы ему помогли всего лишь приоткрыть уставшие веки.

Комната покрылась легким инеем. Все вещи замерли на своих местах в ожидании очередного дня, но его все не было.

Окутанный смиренным страхом, Джим думал лишь о том, чего же хотела от него та женщина, обезумевшая от ненависти и боли душа.

На долю родителей Джим-Джима выпало жестокое испытание. Они не могли помочь сыну, они могли лишь смотреть, как тот страдает.

Могли только слушать дикий ритм биения его сердца и каждую секунду задаваться самым кротким и отчаянным вопросом:

« Почему именно с ним, именно в этот день, именно в 1861 году?»

Наутро все жители стояли на ушах: родители заснувших детей бегали в ужасе по соседям, молились всем известным богам, умоляли забрать их жизни и покой в обмен на души любимых детей.

Тем временем на утреннем небе правила луна, коронующая целину выжженного неба, – плод страсти, умысел ночного огнища и темных сил, в окружении безмолвных звезд.

Все Черапунджи познало беспощадность обитателей потустороннего мира.

Лес шумел в агонии. Удушающие крики животных доносились до запертых на засовы домов, а зеленые листья с некогда могучих ветвей опадали, словно пепел, прощаясь серыми красками с умерщвляющей их чащей. Небо не шло на уступки, ни одна молитва не была услышана.

На проклятой волей случая поляне гибли ни в чем неповинные животные. В некоторых еще теплилась жизнь, а некоторые испускали последний вздох.

Их хладные тела темнели вместе с последним взглядом, в котором не было ни капли ненависти и злобы.

Жизнь покидала Черапунджи: дети покоились в непробудной колыбели сна, и только один из них знал, что происходит.

Может статься, что все происходящее вокруг связано или берет свое начало с Джим-Дима. Но так ли это на самом деле?

Когда все дети, непригодные для гостей из загробного мира, наконец очнулись, бархат ночи спал со звездных полюсов. Лазурит прекрасной синевы и корундовый рубиновый мираж буйными волнами окрасили небесные холсты. В комнату Джима вновь проник живящий солнечный свет.

Медленно избавляя от страха перед колким духом ночи, теплые лучи солнца рассеяли вместе с тем и последние воспоминания ребенка.

Комната Джим-Джима вновь стала живой и теплой, с одним лишь неочевидным напоминанием о том, что здесь, в светлой маленькой комнатке, на пьедестале проклятых, отсеченных лет жизни пятилетнего мальчика, восседает новый окаянный хозяин. Неупокоенная душа лесной дивы.

Скверный запах могильной сырости не покидал больше дома Даниэля и Мии Крафт. Да и с чего бы ему покинуть своего потустороннего хозяина: отныне и впредь этот кров находится в холодных руках смерти.