Евгения Райнеш - Восхождение Эль

Ладони выворачивало судорогами, они лихорадочно выгибались под неестественным углом и так горели, что Эль казалось: прикоснись к чему-либо, тут же вспыхнет. Она лежала неподвижно, а пальцы встревоженными пауками сами по себе судорожно ворошили густой, наполненный печным жаром воздух, забирали в щепоть мягкое полотно постели, тут же отпускали его, словно стремились выпутаться из невидимой сети.

Пухлая рука мягкой рукавицей осторожно накрыла выгнувшуюся ладонь.

– Эко из тебя желя-то кидает, – тихо прошелестело рядом с Эль. Голос был глубокий и рыхлый, как перина, в которой она утопала. – Вот только выхода ей нет, в обратку шукает.

Тёплая ладонь задержалась на минуту, поглаживая, затем прикосновение исчезло. Раздался вкрадчивый скрип половиц, и голос донёсся уже откуда-то со стороны. Слова незнакомые, но Эль понимала, о чём идёт речь:

– Если в торопь не сподобимся, так ты, девка, совсем изуметися. У були Надеи есть знань, как забеду истаяти. Буля Надея накрутит тебе Одолень-Ляльку, купно с нея смагу умирим. Ты уж перемоги, а буля Надея крутить к теми сповадися, на зоре желю почнём истаяти.

В губы Эль мягко ткнулся тонкий носик какой-то посудины, во рту стало вязко от просочившегося на язык зелья. Она хотела сказать, что ей ничего не нужно, попросить оставить в покое, но голос не слушался. Как рыба без воды Эль беззвучно открывала и закрывала рот.

– А ты пока почи, чего в напрас-то сердце тягати…

И Эль опять провалилась в сон.

Когда она, вернувшись в реальность, осмелилась наконец-то открыть глаза, то первое, что увидела: пересекающиеся над кроватью деревянные балки. С каждой из них свисали десятки веников из сухих растений, кое-где тронутые нежной паутиной. Эль повернула голову, упёрлась взглядом в низкое окно, завешанное распоротыми мешками. Сквозь прорехи пробивался свет, значит, на улице стоял день, хотя в комнатушке царил полумрак.

Посредине грелась небольшая жаровня, огонь в ней уже истощился, только краснели несколько угольков, от которых шло тепло. Над угольками протянулась верёвка, на ней тесно сушились какие-то тряпки. В самую последнюю очередь Эль разглядела за жаровней маленькую, круглую женщину. Она склонилась над небольшой посудиной – чистила корнеплод, аккуратно срезая проросшие корешки. И делала это с таким удовольствием, что Эль тоже захотелось присоединиться, хотя она никогда раньше не чистила корнеплоды.

Со стороны окна подул сухой, прохладный ветер, Эль закашлялась, и женщина, не торопясь, повернула к ней голову. Живые и круглые, словно пуговицы, глаза, лицо же казалось старым. Может, из-за морщин, которые покрывали его, как складки мятую материю.

– Отепла? – спросила бабушка, и Эль сразу же узнала убаюкивающий голос.

Она попыталась приподняться на локтях, но тут же упала обратно на подушку. Бабушка встала с табуретки, отложила нож и наполовину очищенный клубень, вытерла руки о передник, наверченный вокруг её живота вместе с целой кучей других тряпок разных текстур и цветов. Она даже на расстоянии ощущалась невероятно мягкой. Эль захотелось её потрогать. Всё, что окружало эту незнакомую бабушку, казалось притягательным.

– Вы… – выдавила она из себя.

Получилось очень тихо, почти неслышно, но бабушка поняла. Мягким колобком подкатилась к постели, поправила одеяло на Эль:

– Я – буля Надея. Ономнясь шедши полей вас зашукала, дружник твой шибко изуметиси, по всей поли вый евонный зазорился… А сегодняшни буля Надея Ляльку-Одолень накрутила, скоро желя истребитиши…

Надея заспешила, покатилась зачем-то к порогу. Чуть не столкнулась с Тинаром, прижимавшим к животу охапку дров. Он увидел Эль, радостно закричал: «Очнулась, очнулась, отлично!», не иначе как от счастья выронил поленья, которые с глухим стуком попадали на пол. Бабушка Надея с осуждением покачала головой, что-то пробормотав про себя, Эль показалось – обозвала его торопыгой. Тинар кинулся собирать упавшие дрова, не переставая кричать:

– О, ты пришла в себя! Как я рад! Этот дикий зверь нас вырубил, мне голову пробил, и ты о камень приложилась, долго в себя прийти не могла. Я уже испугался, что умерла. Только он ничего у нас не взял. Ни еды, ни денег, ничего. Кто это? Ты не видела? И чего, идиот, нападал-то?

Эль увидела: Тинар не понял, что случилось ночью, там, в степи.

– Я в порядке…

Как же её голос стал таким хриплым? Горло мучительно горело, как будто Эль только что проглотила полкило песка. Невыносимо жгло руки. Слёзы потекли по лицу Эль то ли от измотавшей её боли в пальцах, то ли от жалости к себе.

Тинар засуетился, опять рассыпал несчастную охапку дров, подскочил. И встал растерянным столбом рядом с кроватью. Вернулась бабушка Надея, что-то бережно сжимая в ладонях. Она сразу оценила ситуацию, забормотала. Её доброе лицо скривилось в одну большую морщину. Эль подняла залитое слезами лицо, Моу торопливо пробормотал:

– Она говорит, чтобы ты не плакала понапрасну. Женские слёзы имеют свою цену, она считает.

Надея кивнула, подкатилась к Эль, отодвинув Тинара, вложила что-то мягкое девушке в ладони.

– Вот! Ляльку-Одолень накрутила…

В руках Эль оказалась маленькая куколка, очень напоминающая саму бабушку. На тряпичном лице мягко светились нарисованные углём глаза. Уголки свекольного рта Одолень были опущены вниз, отчего выражение застыло то ли в печали, то ли в капризе.

– Тни ли плоть ошую, – попросила Надея.

В пальцах у неё мелькнула тонкая блестящая игла, и бабушка проворно ткнула в сгиб локтя протянутой Эль руки. Показалась капля крови, девушка вздрогнула от неожиданности, а бабушка Надея ласково залопотала что-то себе под нос, выдавила кровь на куклу. На тряпичном теле в районе сердца расплылось красное пятно. Оно вспыхнуло маленькой искрой и тут же впиталось внутрь. Бабушка довольно улыбнулась:

– К перси захватиши, смагу озбынешь.

Она жестом показала, что Эль должна прижать Одолень к своему сердцу. Когда мягкое тельце куклы коснулось её кожи, девушка почувствовала, как забилось маленькое сердечко в лад с человеческим ритмом. Это невероятно, но в кукле таилась жизнь. Она задрожала в руках Эль, вытягивая боль, безнадёжность и обиду из её души. Бабушка ласково улыбнулась, кивнула:

– Лялька-Одолень и желю, и смагу избытиши. Но как только переполонь ея настанет, то на куски развалишися…

Казалось, душу заливает тёплый свет, слёзы всё ещё текли по щекам, но в них уже не было страха. Чувство радости и надежды охватило Эль. Бабушка Надея протянула ей большие махровые рукавицы.

– Не застонь желю зазряшне, – повторила. – Коль беши крада, нет в том суеты. Увер постигнеши, коли не усопше.

Эль поняла смысл того, что ей сказала бабушка Надея.