Кова Крэйсид - Гнездо страха

– Да че ты нам втираешь, ты даже не верующий! – возмутился один из их компании.

– Почему не верующий? Верующий! – возразил Слава.

– Ты даже крестика не носишь.

– Ну и что? Это говорит только о том, что я еще сильнее верую, чем ты, потому что ты нуждаешься в крестике, а я могу и без него. Помнишь, как было сказано "Не сотвори себе идола", a крестик – это тот же самый идол, вот и все.

– Ну да, мы тут все идолопоклонники, – засмеяли его ребята и я разделил их мнение об абсурдности сделанного Славой вывода, заключавшееся в этом сарказме.

Второй случай возник примерно в таких же обстоятельствах. В один из наступивших через несколько дней июньских вечеров половина "жителей" палаты валялась на своих койках. Кто-то вдруг спросил у некоего Димы, помнит ли он, как звали автора романа "Великий Гэтсби"? Тот ответил, что не помнит, что даже не читал этот роман, после чего у Славы родился свой вопрос:

– Дим, а ты читал "Финансиста» Теодора Драйзера?

– Да, читал.

– Ну и что ты можешь о нем сказать.

– Мне он не понравился, в этом произведении главный герой совершает чудовищную безнравственность – соблазняет дочь своего благодетеля, помимо этого он производит незаконные махинации с общественными деньгами и вообще ведет себя вызывающе, представляет собой образ мелкого хищника, к которому автор пытается вызвать сострадание у читателей из-за того, что он попадает в лапы более крупных хищников.

– Ну не знаю, я много от кого слышал, что это отличный роман, почему-то слушая тебя, мне еще больше захотелось его прочитать. Это знаешь, как в одном фильме: проходит начальница в свой кабинет, на пути встречает секретаршу, которая ставит на стул ногу, демонстрируя сапог и спрашивает: «Как Вам?» начальница говорит: «Слишком вызывающе, я бы такие не взяла», на что та отвечает: «Значит, хорошие сапоги, надо брать», вот так же с тобой – послушай и сделай обратный вывод,– резюмировал Вячеслав и рассмеялся.

– Ну, в таком случае, ты просто не уважаешь мое мнение,– прозвучал ответ Димы.

– Почему же? Ты уважаешь мое мнение, я должен уважать твое, в этом наши отношения обоюдны, – мой сосед был немного растерян, но все же решил, что столь глупое оправдание прозвучит лучше, чем извинение или ссылка на то, что он пошутил. Хотя я скорее поверю, что Слава и не думал о других вариантах.

– Понятно, – сказал немного задетый Дмитрий, отмахнулся рукой и развернувшись ушел прочь, как бы говоря: "Ни хрена ты не уважаешь". В подтверждение уместности этого красноречивого жеста, я на собственной шкуре прочувствовал его безнравственное отношение к окружающему его обществу. В один из таких часов, когда все легли спать, Слава решил почитать книжку и стал машинально трясти ногой. Я терпел тряску кровати пять, десять, пятнадцать минут, но на двадцатой все же не выдержал и вежливо попросил:

– Не тряси, пожалуйста, ногой.

– Что значит «не тряси ногой»? – возмущенно посмотрев сказал Слава, – мне так нравится делать.

– У меня не получается заснуть на шатающейся кровати.

– Ну и что, а я тут причем? Старайся не заострять на этом внимание.

– Ты здесь не один или ты не понимаешь вообще, что такое просьба?

– Это не просьба.

– Пфф, а что это?

–Это не просьба. Мне так удобно лежать, а ты хочешь, чтобы мне стало неудобно.

– Но ты же способен не трястись, это же нормальное человеческое состояние. Вот я и прошу, чтобы ты к нему вернулся и перестал мне мешать.

– Это не просьба.

– Это обычная человеческая просьба.

– Это не просьба.

Устав что-то доказывать, я, немного обозленный, продолжил пытаться уснуть, но совесть у моего соседа так и не проснулась. Как следствие, я пролежал в полудреме весь тихий час. Позднее был момент, когда Слава болезненно отреагировал на вежливую просьбу одной из немногих адекватных санитарок – пройти в столовую. Ей могло попасть от старшей медсестры за то, что больной с утра находится в палате и Слава стал возмущаться, что ему навязывают мнение в том, где ему лучше сидеть и даже не пытался понять положение пожилой женщины, следившей за порядком в палате. Был вечер, когда он в течение часа пытался доказать, что человек способен прожить месяц без воды, что якобы сам являлся свидетелем такого случая, произошедшего в тюрьме. Слава рассказал о заключенном, который объявил сухую голодовку и, хотя за этим заключенным никто не следил, Слава ожидал, что все поверят на слово. Якобы тому парню не было смысла всех обманывать. Половина услышавших эту историю пыталась донести до рассказчика, что ни один человек не проживет и десяти дней без жидкости, "ну, может, максимум продержится две недели"– говорили они, но Слава уперто стоял на своем, называя каждого не согласившегося с ним "глупцом, ни черта не повидавшим в жизни" и тому подобными именами. Но все же отвратительней всего он повел себя, когда однажды кто-то не угостил его тортом. Вместо того, чтобы понять, что лишнего куска для него в этот раз не оказалось, он начал обливать грязью обладателя вожделенного лакомства, с которым, по всей видимости, раньше поддерживал хорошие отношения.

– Ах, вот ты какой мелочный!? – начал гневаться Карпов, подсев за стол к парню с тортом, – Зажал кусок торта! я всегда знал, что ты на такое способен, а теперь смог убедиться в этом. Давай, делись или ты останешься в моих глазах гнилым, мелочным жмотом.

В общем, моего соседа послали подальше, и на этом вопрос был исчерпан. После этого, хотя и другие случаи тоже сыграли свою роль, многие стали отворачиваться от него. По сути, оказалось, что Слава просто любитель поспорить, не умеющий слушать и признавать свою неправоту, самолюбивый и считающий себя умнее других, мнительный тип. Не знаю, зачем мне нужно было общение с таким человеком, но я никак не мог решиться отвязаться от него, мое отношение к нему оставалось прежним за счет чего-то такого, чему я не мог дать определение и всякий раз, когда он исполнял какую-нибудь новую глупость, лишь давался диву: "Какой тонкой является грань между больным и психически здоровым человеком, можно логично и грамотно мыслить и говорить, но при этом не осознавать, к какому из этих двух типов ты принадлежишь. Я не испытывал по отношению к Вячеславу ненависти и чувства злорадства, потому, как лично мне он ничего плохого не сделал, и я не считал его более больным чем себя. Но в тоже время не проявлял к нему жалости или сострадания, надо отдать ему должное, он был крепок духом, никогда не ныл, что ему хочется домой и был всегда весел, все же не все, что он говорил, было глупо и оскорбительно. Порой он произносил вполне себе умные вещи, так, например, он объяснил мне причину большинства криков медперсонала, оказалось, что они руководствуется отнюдь не заботой о соблюдении режима. Нееет. Они просто добиваются нужной реакции, провоцируют на конфликт, чтобы описать больного. Ежедневно ответственный по смене собирает сведения, описывает события за отработанную смену, впоследствии заметки в журнале наблюдений помогут повлиять на решение выписной комиссии. А поскольку лечащие врачи получают деньги за каждое занятое койко-место и ротация больных ужасно низкая, продление срока только увеличивает их доход. Было дело, Слава открыл мне глаза на то, что когда в таких местах, как это, ты встречаешься с суровой правдой жизни, она формирует в тебе сознание либо жертвы, которая во всем винит других, либо больного, который винит во всем себя или свою болезнь, либо преступника, который вообще никого не винит, считая, что, совершив преступление, поступил правильно. Фактически он избавил меня от презрения общества, потому как если бы кто-то подробно расспросил меня о моем преступлении, я признал бы себя пострадавшим. А пострадавших здесь называют «терпилами» и недолюбливают. Поразмыслив, я решил, что все-таки попал в заключение по своей вине, но сказать, сожалею ли я о содеянном или нет, я не мог. Правду говорят: "То, что не убивает нас, делает нас сильнее". Но это выражение, как монета, имеет две стороны. С одной стороны, ты приобретаешь уникальный опыт, с другой – думаешь, зачем он тебе нужен, никто не может гарантировать, что с ним жить тебе будет лучше.