Алла Гореликова - Меч войны, или Осужденные

– О сиятельный, – почтительно начал министр, – мудрость твоя воистину не ведает границ, и лучшие из слуг твоих счастливы пить из благословенного ее источника. Я выслушал со всем вниманием звучавшие здесь речи и нахожу их речами вернейших и достойнейших слуг твоих, ведь в них лишь забота о благе державы твоей! И вот что скажу я, о сиятельный!..

Министр выпрямился и заговорил значительно, всем видом своим воплощая государственного мужа, каждое слово которого – на вес золота:

– По моему разумению, Маджид иль-Маджид воистину недостоин вести в бой твои могучие войска, ибо мощь их будет бессильна при столь ничтожном командире. Учитывая же, что презренные диартальские крысы заручились поддержкой сильной чарами подземельной нелюди, сломить их и достойно покарать смогут лишь те, кто не боится демонских чар. И вот тут обращу я внимание всех на мудрость сиятельного, пославшего лучших из лучших на север, в нечестивую Таргалу! Меч императора в Таргале в равной степени храбр и умен, а войско его не знает поражений. Война потребует времени, но завершится победой, и тогда к сиятельному вернется полководец, уже побеждавший подземельную магию, с солдатами, коим неведом страх перед демонскими чарами. Вот кто сможет усмирить презренных, если сиятельный в безмерной доброте своей не дарует им великую милость покаяться и служить ему. До той же поры, по моему разумению, следует отвести войско от стен Верлы, дабы не искушать подлых мятежников к изысканию способов покончить с ним демонскими чарами. Дабы же не разросся мятеж, пусть солдаты твои перекроют границы Диарталы, оставив мятежникам рыть крысиные норы в своем доме.

Омерхад пожевал губами, кивнул:

– Разумно говоришь, о мой мудрый иль-Маруни. Продолжай.

– О сиятельный, – министр слегка поклонился, – слуга твой не в силах разуметь военные дела, но даже моему скудному пониманию доступно, что нельзя оставлять командование войском тому, кто один раз уже не оправдал твоего высокого доверия. Однако назначение командиров – дело тех, кто сам способен командовать и вести войска. Я же скажу о другом. Сиятельный в милости своей помнит, что слуга его начинал службу владыке министром внешних отношений. Я, увы, не воин, однако смею полагать себя политиком. И как политик, я осмелюсь посоветовать сиятельному все же вступить в переговоры с презренными мятежниками. Возможно, они по глупости своей просят столь многого, чтобы им дали хоть что-то. Пока ничтожные будут питать надежду на милость владыки, они не станут ни разжигать мятежные настроения в других провинциях, ни как-либо еще усугублять свою вину перед сиятельным. Таким образом, мы выиграем столь драгоценное время – а возможно, и впрямь сумеем обратить достижения мятежников себе на пользу. По моему разумению, о сиятельный, ради твоего драгоценного прощения ничтожные на многое согласятся, а демонские чары, да простят меня светлые отцы, пригодятся и нам.

– Обратить нечестивое на службу Господу и Помазаннику Его было, есть и будет делом благим, – степенно подтвердил Глава Капитула.

Министр глубоко поклонился, и в зале надолго установилась тишина, нарушаемая лишь бьющейся в окно бело-желтой бабочкой. Но вот император, в последний раз пожевав губами, изволил разомкнуть сиятельные уста:

– Я обдумаю сказанное и приму решение, пока же пишите. Я повелеваю Мечу моему в Диартале, благородному Маджиду иль-Маджиду, отвести вверенное ему войско от стен Верлы, перекрыть ведущие в Диарталу дороги и ждать моих дальнейших приказаний, не предпринимая каких-либо действий против мятежников. В Диарталу впускать лишь тех, кто предъявит подорожную с моей печатью или знак Незаметного. Тех же, кто попытается покинуть Диарталу, задерживать и передавать в Когорту Незаметных, где и будет решаться их участь.

Писец скользнул мимо Ферхади, протянул владыке растянутый на дощечке лист бумаги и пропитанную чернилами подушечку. Омерхад оттиснул на приказе печать – не читая, невольно отметил Щит императора. Как видно, письма Альнари хватило владыке, чтобы чернильная вязь опротивела его глазам.

– Благородный Ферхад иль-Джамидер не лишается наших милостей, – возвестил император. – Он со всем тщанием исполнил то, что было ему велено, а что не сделал больше… – Омерхад пожал плечами и умолк, давая последнюю возможность оправдаться. Ферхади оправдываться не стал; молча опустился на колено, склонив голову и прижав руку к груди. Не дождавшись возражений, владыка лениво кинул: – Отдыхай сегодня, мой верный лев. Завтра твоя сотня сопровождает меня на охоту.

– Милость сиятельного безгранична. – Поднимаясь, Ферхади заметил разочарование на лице Амиджада – и облегчение в глазах тестя. Опала помаячила в опасной близости, но и на сей раз прошла мимо.

За прошедший с бала неполный месяц Луи успел сделать многое на благо страны – но ничего для себя. Словно праздник и впрямь перечеркнул спокойную жизнь – и время понеслось галопом, безжалостно оставляя позади надежду исправить ошибки, объясниться и обрести наконец мир в душе.

И то – какой нынче мир?

Все, чем занимался теперь молодой король Таргалы, так или иначе касалось войны.

Проводил к Себасте свой полк – молодой Эймери счел нужным выдвинуться как можно быстрее. Черно-белая колонна тяжелой кирасирской конницы прошла по столице торжественным маршем, обильно собирая цветы и вздохи; многие ли вернутся, думал король. Готье раздобыл сведения о вражеской эскадре – похоже, следовало ждать десанта в двадцать – двадцать пять тысяч, а что против? Гарнизон Себасты, местное ополчение, королевские рыцари, и вот теперь – кирасиры. Лорд-адмирал, правда, собрался потрепать врага на море, но и там силы слишком неравны.

Получил весточку от сэра Бартоломью. Весточку радостную: рыцарь нашел в империи союзника. Война обретала сроки: самое позднее к середине зимы Омерхаду станет не до завоеваний. Правда, мятежники просили помощи, а король Таргалы немногое мог дать. Войско нужно самому, деньги – один посланец много не увезет. Поразмыслив и хорошенько расспросив посланца, Луи передал мятежникам изрядный набор боевых и охранительных амулетов из приданого Радиславы – и твердое обещание мира и политического союза в случае победы.

Принял послов от Хальва, явившихся с весьма заманчивым, на взгляд Луи, предложением – выставить свой флот в помощь Таргале в обмен на поставки продовольствия. Лето на островах выдалось холодным и слякотным, да еще война; своего урожая – дай Господь зиму пережить… Луи счел цену за помощь приемлемой, хотя и Таргала хлеба собрала впритык. Отмахнулся от разнюхавших дело купцов – сами, мол, управимся – и отдал приказ реквизировать хлебные запасы у монастырей. Благо, у светлых отцов хранилища набиты – хоть завтра в осаду на пять лет. С каменным лицом выслушал все, что имел сказать о святотатственном королевском самоуправстве таргальский Капитул, пригрозил в случае неповиновения загнать братию гребцами на боевые галеры – от них, сытых, там проку будет больше, чем на молениях! – и лично проследил за отправкой на острова первого хлебного каравана. И тут же начал собирать второй.