Алла Гореликова - Меч войны, или Осужденные

Процессия обогнула часовню Последней Ночи и вступила на площадь. Охрана, как и уговаривались, отстала; рыжую кобылку Радиславы придержали под уздцы. Луи успел увидеть, как шевельнулись губы жены; но в уши ударил злой гул толпы, заглушив пожелание удачи – если это было оно, конечно.

Оглянуться на жену Луи не посмел. Здесь, под прицелом совсем не верноподданных взглядов, показать слабость значило проиграть сразу. Молодой король въехал на площадь, гордо расправив плечи и глядя вперед. На помост, где ждали его трое в белых рясах. Святой Суд.

Святой Суд, Нечистый бы его задрал! Два незнакомых святоши – и третьим отец Ипполит! Нет бы в щель какую забиться… ну я ж до тебя доберусь!

Готье послал предостерегающий взгляд: спокойно. Луи медленно выдохнул сквозь зубы. Напомнил себе: безоружен и открыт. Сегодня норов показывает не он; сегодня он – жертва. До самого отлучения – что его все-таки ждет отлучение, сомневаться не приходилось. Но он должен иметь право обвинить суд в пристрастности, в излишней жесткости, в сведении личных счетов… Луи, правда, не очень понимал, кто будет выслушивать такие обвинения, но линию поведения отец Евлампий разжевал ему досконально.

Молодой король Таргалы и капитан его тайной службы осадили коней у помоста. Готье спрыгнул первым, нарочито придержал стремя для короля. Шепнул:

– Держись.

Луи кивнул – и взбежал на помост:

– Приветствую вас, светлые отцы. Вы хотели меня видеть?

– Мы звали тебя, Луи Таргальский, нечестивый король, – возвестил отец Ипполит. – Мы звали тебя, дабы объявить пред ликом Господа о твоих бесчинствах и преступлениях, и о неправедности твоего правления, и о том, что грозит душе твоей, ежели не покаешься.

– Вот как, – Луи приподнял бровь. – Хорошо, отцы мои, я вас внимательно слушаю.

Отец Ипполит оглядел площадь строгим взглядом; народ затих.

– Издавна повелось, что Святая Церковь наставляет королей земных, дабы правили в согласии с законами Господа всеблагого и деяниями своими преумножали в душах людских Свет, но не тьму. Издавна повелось, что лучшие сыны Церкви становятся советчиками государей, дабы помогать в нелегких сих трудах, и вести на распутьях, и останавливать на путях неверных и зыбких. Был такой советчик и у тебя, Луи Таргальский. И что же? Сначала в гордыне своей ты пренебрегал его руководством, а после и вовсе поднял на него руку. Ты отринул Церковь и Господа! Ты ввергаешь в позорное узилище не только послов – что уже бесчестье! – но с ними и людей Господних. Ты грабишь монастыри, подобно разбойнику! Без руководства Святой Церкви правление твое неправедно, ты же отвергаешь эту истину и все больше погрязаешь в грехе и беззакониях!

На площади поднимался и креп глухой ропот: отец Ипполит умел быть и красноречивым, и убедительным. Луи слушал молча, сохраняя на лице вежливое, спокойное, даже немного отстраненное выражение. Лишь по глазам и можно было заметить, насколько король взбешен; но для этого нужно было знать его так, как знал граф Унгери.

Бывший королевский аббат возвысил голос:

– Твоя душа склоняется ко тьме, Луи Таргальский, неправедный король! Доколе будешь пренебрегать отеческим руководством?! Доколе установления и заветы Господни будешь ставить ниже своих прихотей? Или Свет Господень – ничто для тебя?! Или сиюминутное благо тебе дороже спасения души?!

– Дороже, – перебил Луи. – Если это благо для моей страны – дороже. Я в ответе за Таргалу.

– А Церковь в ответе за душу твою! И если сам ты не хочешь о ней позаботиться, это сделаем мы!!

Губы короля сжались в тонкую линию. Спокойно, только спокойно.

– Ты ни в медяк не ставишь людей Господних! Вечному блаженству души своей ты предпочитаешь преходящие политические выгоды! Ты святотатственно покушаешься на монастырское достояние!

– Вы повторяетесь, отец Ипполит. Это все?

– Не все! – вскочил второй, незнакомый священник. – Луи Таргальский, ты ВООБЩЕ не имеешь права на престол! Твой предок Карел получил корону не по закону, ибо способствовал гибели отца своего и сюзерена, короля Анри!

Луи сам не заметил, как ладонь упала на рукоять шпаги.

– Докажите! Во времена Карела тоже был Святой Суд, он оправдал принца Карела и благословил на правление! Вы очерняете память святого ради своих корыстных целей!

– Святой или нет, право на корону он потерял!

– Он спас Таргалу!

– Тише, брат мой, – остановил готового ответить священника отец Ипполит. – Деяния святого предка Луи Таргальского не имеют отношения к его собственным прегрешениям, а мы сейчас о них говорим. Ты слышал все, Луи, ты знаешь теперь, чем и как оскорблял Господа и Церковь. Покайся же, пади на колени и моли о прощении! Церковь милосердна; епитимья не будет слишком суровой.

– Покайся, король, – взвыло с площади многоголосое. – Покаяние, покаяние!

– Не буду я каяться, – отрезал Луи. – Не вам, предавшим заветы Господни, продающим родную страну врагу, судить то, что делаю я ради Таргалы.

Отец Ипполит воздел руки к небу:

– Одумайся, нечестивец! Ты губишь душу свою, ввергаешь ее во тьму!

Готье видел, как побледнел Луи. Но ответил молодой король твердо:

– Господь всеблагой пусть судит меня по воле своей, от Него все приму. Вас же я не числю духовными отцами.

– Грешник, – взвыл второй священник. – Проклят вовеки!

Экий ты шумный, зло подумал Готье. Не забыть выяснить, кто таков, да проверить – честный дурак или в заговоре по уши?

– Довольно пустых слов. – Отец Ипполит устало ссутулил плечи. – Нам не достучаться добром до заблудшей души нечестивца. Остается одно: пусть испытает на себе, каково жить без Господа. Вкусив тьмы в этом мире, он еще сможет раскаяться и вновь обрести Свет Господень. Согласны ли вы, братья?

– Церковь да не станет защищать того, кто отрекся от благости Господней, – возгласил второй.

Третий молча склонил голову. Он казался искренне огорченным.

– Говорите же, брат мой, – обратился к нему бывший королевский аббат. – Господь видит, мы сделали все ради увещевания. Когда не помогает ласка, приходится брать в руки плеть.

– Да будет так, – вздохнул третий. – Именем Господа и Святой Церкви я, отец Ранье, смотритель Колокола Правосудия, объявляю тебе, Луи Таргальский, волю Святого Суда и Капитула Таргалы. Готов ли ты выслушать ее и склониться пред нею, во имя восстановления попранной тобою высшей справедливости и спасения души твоей?

– Объявляйте, отец Ранье, – спокойно ответил Луи. – Выслушаю.

Голос светлого отца возвысился, разнесся над площадью, ввинтился в уши. Наверное, и Рада так же хорошо слышит, как он… как любой здесь… любой и каждый житель его столицы!

– Луи Таргальский, деяния твои переполнили чашу терпения Господнего! Именем Господа и Святой Церкви я объявляю тебя вором и святотатцем. Я отлучаю тебя от Святой Церкви, Свет Господень да отринет тебя! С этого часа ты – враг Господа и всех людей, кто чтит Его. Вассалы твои освобождены от присяги, а подданные – от верности, и тот, кто примет тебя в доме своем, будет проклят, а тот, кто разделит с тобой хлеб свой – проклят дважды, а тот, кто станет служить тебе, да будет отринут Господом и ввергнут во тьму вместе с тобой! Того же, кто свергнет тебя, благословит Господь, ибо очистит престол, оскверненный нечестивцем!