Алла Гореликова - Меч войны, или Осужденные

Спать при таких делах приходилось урывками, есть на бегу, а на семейную жизнь времени и вовсе не оставалось. Да оно и к лучшему: Радислава на людях держалась как ни в чем не бывало, но в комнаты мужа больше не заходила. Дверь между половинами короля и королевы была заперта – с ее стороны.

Луи делал вид, что так и надо. Знал – зря упускает время, не пытаясь объясниться. Но сил – душевных сил – на объяснения с Радой не оставалось. Все силы уходили на войну – личную войну короля Таргалы, войну за свою страну и честь своего предка. Не за корону для себя – а против тех, кто посмел объявить святого Карела недостойным короны.

Теперь, когда отец Ипполит не сопровождал каждый шаг короля нравоучениями и попреками в неподобающем, Луи часто стал захаживать в дворцовую часовню. Там со стены против входа смотрел святой Карел – ровесник Луи, гордый принц, остановивший ненужную Таргале войну ценой немыслимого унижения и немыслимой душевной боли. Старая фреска оживала для короля. Святой был изображен в сиянии славы, но Луи, глядя на него, вспоминал Карела из рассказов Анже – собственным отцом растоптанного, вставшего на колени за чужие грехи, испытавшего позорный столб и плети… Луи встречался взглядом со своим великим предком и думал: тебе хуже пришлось, много хуже, так неужели я не справлюсь там, где справился ты? Справлюсь, кровью своей клянусь. И тебя не предам, что бы ни измыслили о тебе нынешние двоедушные святоши, подпевалы омерхадовы!

Сможешь ли, спрашивали темные глаза святого, хватит ли сил? Хватит, отвечал молодой король. И уходил ободренный – на ежедневный незаметный бой. Снова угрожать монастырским отцам незаконной расправой. Самому, не подставляя под удар старика Эймери, проверять, сколько зерна, копченого мяса и сушеных яблок уйдет Хальву следующим караваном. Ждать вестей от лорд-адмирала и молодого Эймери, не выказывая и тени разрывающей душу тревоги. И урывать короткие часы одинокого сна.

Он ждал удара, но, как оказалось, не был готов. Холодный ужас скрутил внутренности, когда хмурый Готье прервал обед тревожным:

– Звонят, мой король, готовься. Скоро придут за тобой.

– Храм Капитула? – спросил Луи. Рука смяла серебряный кубок; вино выплеснулось на скатерть кровавой кляксой.

Граф Унгери качнул головой. Сообщил чуть дрогнувшим голосом:

– Площадь Королевского Правосудия.

Король приподнял брови, бросил:

– Гвардия готова?

– Выдвигается.

– Вы о чем это? – спросила Рада. Она, кажется, испугалась. Или почуяла их с Готье страх?

– Об отлучении, – сказал король. Встал, выдохнул сквозь стиснутые зубы. – Пойду переоденусь.

Радислава вскочила:

– Я с тобой!

– Тебе не стоит туда ехать. Поверь, не надо.

– Почему?

– Опасно. Я не знаю, Рада, чем оно для меня кончится. Весь город… Все это время их настраивали против меня, в каждой церкви, на рынках, в трактирах! Рада, милая, что угодно может случиться.

– Я поеду!

В короткой дуэли на взглядах победила Радислава.

– Готье, охрану для ее величества.

– Слушаюсь, мой король.

Луи подошел к окну, распахнул настежь. Тягучий звон заполнил комнату. Колокол Правосудия, тот, что вот уж пять сотен лет обязует жителей столицы видеть расправу над коронными преступниками. Он уже звонил ради принца – и вот пришел день, когда сзывает людей на суд над королем. Луи тряхнул головой и стремительно вышел.

Он вернулся в парадном мундире королевской гвардии. Лиловый берет с белым пером, тяжелая боевая шпага на праздничной белой перевязи. Губы сурово сжаты. Остановился у окна. Попросил, не оборачиваясь:

– Рада, переоденься все же. На бой не выходят в домашнем.

– Я не знаю, как, – прошептала королева.

– Оденьтесь, как пошли бы в церковь, ваше величество, – подсказал Готье.

Рада вышла; Готье подошел к королю, спросил тихо:

– Амулеты какие взял?

– Обычный на защиту, – пожал плечами король.

– Мало.

– Дай Господь, чтобы этот снять не потребовали.

– Но ты же не снимешь? – уточнил Готье.

– Нет, конечно. Но и дразнить не хочу. Обойдусь… на все воля Господня, что будет, то и будет.

Готье сжал руку короля:

– Луи?

– Да, мой капитан, – грустно усмехнулся король.

– Мне не нравится твой настрой.

– Каяться не стану, – зло заверил Луи. – Господь правду видит, перед ним и отвечу, а эти… эти мне не указ.

Вышла Рада, и Луи сказал:

– Поехали. Не хочу ждать, пока конвой пришлют.

Улицы Корварены были непривычно тихи. Шуршали палые листья, цокали по булыжнику копыта коней – и ни прохожих, ни зевак.

– Все там, – буркнул Готье. – Святоши народ озлобили, легко не будет, мой король. Ну ничего… второй ход наш, только…

Только не сдавайся, кивнул молодой король. Первая схватка твоя, и в ней ты безоружен и открыт для удара – таковы правила игры.

– Выдержу, – ответил вслух на недосказанное. – Будь я проклят, если сдамся.

Поймал взгляд жены, покачал головой: зря поехала. Вон, уже губы кусает.

– Рада, прошу тебя, успокойся.

Кивнула молча.

– Рада!

– Что?…

– Я не смогу… пойми, пожалуйста: я – не – смогу. Не смогу оставаться спокойным, если буду бояться за тебя.

Вздохнула глубоко:

– Хорошо. Что я должна делать, чтобы ты за меня не боялся?

– Оставаться с охраной. Ни во что не вмешиваться. Не мешать охране тебя защищать, если понадобится.

– Хорошо, – повторила Рада.

– Спасибо.

– Только ты там тоже… осторожнее, ладно?

Луи усмехнулся:

– Не путай меня с Леркой. Я всегда осторожен, знаю, что делаю, и вообще изрядный зануда. Все будет хорошо, поверь, милая.

Выехали на набережную. Порыв холодного ветра сморщил Реньяну, раздробил солнечную дорожку на осколки. Ласковая какая осень… сейчас бы на охоту, и чтоб ни войны, ни заговоров… совсем ты, твое величество, скис. Соберись. Луи привстал на стременах, огляделся. Бросил:

– Припозднились мы.

Навстречу шел тот самый конвой – стража Святого Суда. Десяток монахов, увидев короля, остановился – прямо посреди улицы, явно намеренно загородив дорогу.

– Ну и? – бросил король, натянув поводья. – Долго стоять будем? Там ведь меня ждут, верно?

– На суд Святой Церкви должно не верхом ехать, а идти босиком и с непокрытой головой, – сообщил передний монах.

– Только в том случае, – издевательски вежливо ответил король, – если подсудимый раскаивается. Или силой ведут, разумеется. Вы собираетесь взять меня силой?

– Сын мой, – вступил другой монах, – именем Господа – подчинись.

Луи поправил берет. И отчеканил:

– Я не вижу здесь тех, кто может приказывать именем Господа.

Тронул коня; монах упрямо пристроился рядом. Что ж, криво улыбнулся Луи, останемся при своих. Кони двигались неторопливым шагом, монахи шествовали рядом, изображая бдительную стражу. Смешно даже, если со стороны… По чести говоря, Луи хотел бы со стороны на этот фарс любоваться! В роли главного персонажа смешно не было.