Андpе Олдмен - Ум на три дня

— Скажи купец, — домогался Флатун, — что за товар у тебя?

— Тайна сия велика есть, — важничал Ши, — и покрыта она темным мраком… Но тебе друг, скажу.

— Скажи, друг.

— Это, друг, зола.

— Зола, друг?

— Зола. Прах, пепел. Т-с-с!

— Значит, это ты уплатил сегодня стражникам большие деньги за въезд в город?

— Я.

— А зачем тебе прах друг, что в нем проку?

Конан, прислушивающийся к разговору, хмыкнул. Вот-вот, жители Усмераса тоже недоумевали, зачем молодому купцу-северянину понадобилась зола с пепелища. И, конечно, не поверили, когда он объявил, что это отличный товар, который можно продать на рынке в Шадизаре. Не поверили, но позволили, нарушая обычай, опустошить пожарище, ибо получили взамен целую штуку аренджунской парчи!

— Да ведь это отличный товар, который с выгодой можно продать на шадизарском рынке! — услышал киммериец слова Ловкача. — Воистину, завтра я стану богат, и мы устроим в твоем духане, друг, еще не такое празднество. Только вот зольцу-то мою следовало бы рассыпать на ночь по рогожам. Чтоб не слежалась. Прикажи слугам сделать это в таком месте, где не дует ветер.

— В карале можно, — промычал Флатун, рот которого был занят виноградными ягодами, — тихо там, и собаки охраняют.

— А верблюды? — спросил Ловкач невинно.

— Что верблюды?

— Так ведь съесть могут…

Хозяин "Верблюжьего горба" отстранился и недоуменно уставился на своего собеседника. Он никак не мог взять в толк, говорит тот серьезно, или шутит. Решив держаться последней версии, он задрал к потолку завитую бороду и разразился гулким хохотом.

— Верблюды! Золу! Съесть! воистину, почтенный, ты меня рассмешил. Где это видано, чтобы животные прах вкушали? Да если хоть один из моих любимцев притронется к этой дряни, я без всякого сожаления отдам его тебе!

Ловкач поднес к губам чарку и, опустив глаза, чтобы скрыть хитрый их блеск, сказал как бы между прочим:

— Дружба наша велика есть, уважаемый, но позволь мне усомниться в словах твоих… Верблюды все-таки, не козы какие-нибудь.

Флатун, в голове которого уже возникли туманные пустоты, порожденные разнообразными напитками, понял лишь одно — задета честь его заведения. Он обиженно замычал и вдруг неуклюже полез с ногами на стол. Кряхтя, распрямил свой грузный стан и объявил во всеуслышание:

— Почтеннейшие! Этот вот человек сомневается в словах Флатуна. Он гость в Шадизаре, а посему не ведает, что слово мое крепче дамастского клинка и так же верно, как Большая Печать аренджунского владыки, если, конечно, такое сравнение уместно… Клянусь Белом, я исполню то, что обещал!

— И Митрой, — подсказал Ши.

— И Митрой! Я отдам тебе, о недоверчивый купец, любого верблюда из своего караля, буде таковой польстится…

— А белую верблюдицу? — встрял Шелам.

Флатун немного подумал, но, сообразив, что верблюдица вряд ли польстится на золу, равно как и все стальные обитатели караля, сие подтвердил.

— Так выпьем же за честнейшего из содержателей постоялых дворов! — воскликнул Ловкач, вскакивая на ноги. — Да послужит он примером всем, кто принимает гостей и печется о сохранности их товаров!

Собутыльники, приведенные Конаном, первыми подхватили здравницу. Они усердствовали особо, благо каждый получил от киммерийца по золотому и готов был под пыткой подтвердить обязательства Флатуна в том случае, если остальные гости, проспавшись, откажутся засвидетельствовать обязательства духанщика.

Флатун велел слугам со всем тщанием исполнить пожелание купца относительно его товара, потом слез со стола и не без тщеславного удовольствия присоединился к выпивающим за его здравие.

Веселье под кровом "Верблюжьего горба" еще продолжалось, когда варвар, прихватив пяток разномастных кувшинов и стараясь не привлекать лишнего внимания, выскользнул на двор и направился к воротам, где поджидал его давешний мальчишка с большим, вонючим псиной мешком.

Хабиш очухался и сразу же понял: если сейчас не хлебнет вина, отправится прямиком к Нергалу. Стражник застонал и с трудом разлепил веки. Из мрака смотрели на него два горящих глаза, щерилась зубастая пасть, а грозное рычание холодило кровь, вызывая нестерпимое желание немедленно опорожнить мочевой пузырь. "Нергал! — мелькнула паническая мыслишка. — Сейчас терзать примется…" Стало так страшно, что Хабиш вновь погрузился в беспамятство.

Когда он вторично открыл глаза, зверь все еще сидел возле, но глядел теперь куда-то в сторону. На сей раз Хабиш, в голове которого несколько прояснилось, признал одного из мастафов Флатуна. Стражник осторожно повернул голову и обнаружил, что лежит на земле возле стены караля. Он вспомнил, что, отправившись поглядеть на расправу слуг Флатуна над своим обидчиком, прихватил кувшин вина и прикладывался к нему, пока слуги пинками гнали Басрама и Хамзу за ворота: хозяин "Верблюжьего горба" давно заслужил покровительство самого Эдарта и мог позволить себе обходиться с рядовыми привратниками не лишком любезно. Помятуя о сем и опасаясь, как бы ему не досталось за компанию, Хабиш решил переждать и притаился за пустой бочкой возле верблюжьего загона. Здесь и сморила его добра выпивка, да так, что провалялся он на земле до глубокой ночи, когда в ограду постоялого двора выпускали безжалостных ночных стражей, готовых растерзать всякого, кто попадется им в неурочный час.

Пес негромко зарычал и встал на все четыре лапы. Смотрел он по-прежнему в сторону, шерсть на загривке поднялась, кожа вокруг мокрого носа сморщилась. Помирая от страха, стражник глянул по направлению этого носа и заметил возле ворот постоялого двора некую тень. Тень шевельнулась, легкий ночной ветерок донес приглушенное ругательство и скрип отодвигаемого засова. Мастаф поскреб передними лапами и медленно, припадая к земле, двинулся в сторону таинственного существа возле забора. Словно призраки возникли еще с десяток псов — все они крались молча, готовые разом бросится на вора и разорвать его в клочья.

Створки ворот отворились. Издав яростное рычание, собаки разом ринулись вперед. В тот же миг тень возле забора словно разделилась: во все стороны, визжа и тявкая, прыснули темные клубки, вдоль и поперек покатились по двору. Мастафы застыли, словно пораженные сим невиданным зрелищем, затем с бешеным лаем кинулись в погоню.

— Кром! — взревела тень, — Куда?! На улицу, суки поганые, за ворота!

Впоследствии Хабиш спрашивал себя: как он оказался в бочке? Увы, сей стремительный маневр, сделавший бы честь любому самому проворному вору, навсегда изгладился из его памяти. Лишь оказавшись под прикрытием рассохшихся досок, стражник осмелился глянуть через вывалившийся сучок: темные клубки, словно вняв грозному окрику, во всю прыть исчезали за воротами, мастафы неслись следом. Миг — и ограда постоялого двора опустела.