Вадим Панов - Кардонийская рулетка

— А потом? — тихо спросил Йорчик.

Сфера его интересов была далека от подобных материй, и профессор как завороженный слушал Абедалофа.

— Потом мы устанавливаем свою власть и возвращаем скот в стойло, — махнул рукой директор-распорядитель. — Быдлу станет в разы хуже, чем раньше, но пищать оно не посмеет, поскольку мы будем жестоки с ним. Так жестоки, что это быдло будет непрерывно трясти от ужаса.

— Вям!

В зале повисла тишина. Йорчик медленно вертел в руке серебряный нож, обдумывая слова Абедалофа, барон Здучик тянул вино, консул ковырялся в тарелке, а наевшийся саптер тщательно обнюхивал собственную лужу.

«Быдлу станет в разы хуже…»

«Мы будем жестоки…»

Никогда наставники из прогрессистов или барон Здучик не говорили подобного. Никогда. И яростный окрик директора-распорядителя привел Арбора в полное замешательство.

— Что на вторую перемену? — светски осведомился Арбедалочик.

— Острый суп из плавников бьюраля, — рассеянно ответил Махим.

— Я слышал, это изысканный деликатес?

— Так и есть.

— Предвкушаю.

— Я хотел бы уточнить нашу… наши… — Консул сбился, но сумел взять себя в руки и выплыть: — Нашу договоренность насчет долга. Расходы на армию постоянно растут…

— Договоренности остаются в силе, — пожал плечами Абедалоф. — Приотский долг галанитским банкам будет погашен ушерской промышленностью. Вы получите политическую власть и единое кардонийское государство, мы — фабрики, заводы и концессию на разработку всех необитаемых территорий Кардонии.

Говорят, история человечества развивается по спирали. И еще говорят, что она повторяется: трагедия оборачивается фарсом. В случае с анархистами-нердами сработало только первое правило: разгромленные, растоптанные, проклятые, они все равно вернулись. И возвращение их сопровождалось кровью: никакого фарса, все осталось по-прежнему.

Пятьдесят лет вполне достаточный срок, чтобы одержимые убийцы покрылись флером романтики. Прогрессивные студенты, особенно из демократических миров Бисера, видели в нердах героев, замученных консерваторами-адигенами, и не вспоминали о жертвах. Семьдесят погибших, триста, восемь тысяч… Кого они волнуют? Зато последнее слово Дандира Каперо, его знаменитое: «Если вы не хотите открывать глаза, мы их вам закроем!» переписывали от руки, примеряя на себя «священную» ненависть террориста. Нерды возрождались, однако новое поколение видело в учении лишь идеологию беспощадной борьбы. Фраза «Господь создал людей свободными!» осталась в храмах. Лозунгом улицы стало: «Власть должна быть разрушена!» А конкретно — власть адигенов, противная любому «прогрессивному» человеку. Любая несправедливость, любая ошибка — случайная или злонамеренная — становилась поводом для «акции протеста». Гремели взрывы, совершались покушения на судей и чиновников, птицами разлетались по университетам прокламации, полиция громила один кружок анархистов за другим, но не могла остановить войну.

Теракты случались нечасто, но не прекращались, поскольку у нового поколения нердов отсутствовало общее управление. Не было вождей, направляющих движение к нужной им цели, только идея. А победа над идеей никогда не входила в компетенцию полиции.

— До неба! Ипать мой тухлый финиш, до самого неба столб поднялся!

— Не ори, — попросил Огнедел.

— Я негромко, — хихикнул Шо. — Да и кто услышит?

Время — за полночь, но народу на улицах полно: завтра выставка, гулять начинаем сегодня. Шум, смех, громкие голоса — Унигарт веселится, кто будет подслушивать пьяный треп двух приличных синьоров?

— А вдруг? — поморщился Лайерак.

— Дружище, ты ведь меня знаешь: я всегда осторожен. — Сапожник икнул. — До неба, до самого мулева неба!

— Да, я помню.

— Ты гений.

— Спасибо.

— А этот полицейский… Как он горел… Совсем, как тот парень…

«Тот парень».

Самое удивительное заключалось в том, что Отто сразу понял, о ком говорит Шо. Сразу вспомнил безусого юнца с Малибата, не пойми зачем решившего сыграть в героя. Помнил, как бросился он к оставленной террористами бомбе, в безумной, бессмысленной попытке предотвратить взрыв посреди многолюдной площади. Все помнил… Лайерак уезжал в пролетке, обернулся, чтобы посмотреть на взрыв, и увидел, как парнишка бежит к ящичку. Бежит и кричит. А потом превращается в огненный столб. Только что был человек, и вот — язык пламени. Визжащий от боли. Безусый идиот.

Тогда они посмеялись, пошутили насчет человека-спички, но вечером — Отто знал точно, — тем вечером Шо впервые в жизни ужрался в хлам и с тех пор уже не отпускал от себя бутылку.

Больше они смешного человека-спичку не обсуждали, но на грузовом вокзале Унигарта оказался такой же идиот — все понял и бросился к вагону, на котором террористы покинули несущийся в никуда поезд. Арестовать хотел? Перестрелку затеять? Скорее всего — второе, потому что, когда Лайерак шарахнул несостоявшегося героя из компактного «марргана», тот как раз выхватывал из кобуры пистолет. А «маррган» сработал идеально: капсула врезалась идиоту в грудь, смесь вспыхнула, и получившийся факел напомнил террористам Малибат.

— Объяснить? — удивился громила.

— Да, объяснить, — подтвердил Бабарский. — И побыстрее, пожалуйста, ночью у меня всегда разыгрывается ипохондрия.

— А как это — объяснить? — Громила развел руками. — Не понимаю.

Со стороны могло показаться, что громила издевается над толстым коротышкой, но ИХ не в первый раз общался с уголовниками и не питал иллюзий насчет их ума и словарного запаса. Суперкарго мило улыбнулся и медленно произнес:

— Я хочу знать, чем тебе не понравилась эта парочка?

— Чужаки, — молниеносно ответил громила. И подбоченился, решив, что допрос окончен.

— Завтра открывается выставка, — скучно напомнил Бабарский. — Чужаков в Унигарте в три раза больше, чем местных. Предлагаешь заняться всеми?

— Говори медленнее, — попросил громила. — Что не так?

Кругленький и болтливый инопланетник ужасно раздражал здоровяка. Хотелось врезать, кровью смыть с округлой рожи самодовольную ухмылку, деньги забрать хотелось — громила видел у коротышки мешочек с цехинами, — но Серый Штык велел слушать толстячка, как себя, вот и приходилось терпеть.

— Почему ты решил пощупать именно этих чужаков?

— Деньги есть — по шмоткам видно, а живут в Запределье. Зачем? Ясное дело — от мусоров ширятся.

— От кого?

— От мусоров, — повторил громила. — От полиции, то есть.

— Мусора… — протянул Бабарский. — Ну, допустим, мусора. — С таким обозначением блюстителей порядка ИХ сталкивался впервые. — Ладно, допустим, они подозрительные. Как собираешься щупать своих протеже?